Кремлевские звезды

— Ты чё, сука, не понял? — говорит обиженный ухажёр, чья возлюбленная только что вероломно меня ласкала.

Навстречу ему тут же поднимается Карп, один из лейтенантов Цвета. Он немного полноват, лицо его выглядит мясистым, а добрые глаза и толстые рыбьи губы производят обманчивое впечатление. Впрочем, мой внезапный преследователь сразу всё понимает правильно и мгновенно исчезает.

— Здорово, Бро, — кивает Карп.

— Здорово, — вторит ему Михась толстый и протягивает руку, изукрашенную перстнями.

Я немного беседую с ними на общие темы, типа как дела и не слышно ли новостей от Цвета, а потом задаю вопрос, ради которого пришёл:

— Мне нужен Вован Загрёб. Не знаете, как его найти?

— Чё за Вован такой хитровы**анный? — спрашивает Карп.

— Хозяин города, говорит, и всей области походу, — пожимаю я плечами. — Вот хочу поспрашивать у него, чё почём. Как жить теперь при новой власти.

Карп ржёт, а Михась толстый остаётся максимально серьёзным.

— Я слыхал про него, — кивает он. — Клоун в натуре. Говорят, в Кировском зависает, двинутый на всю голову. Баб портит, беспредельничает, но мне не попадался, дорожку не перебегал.

— Можешь узнать, как его повстречать? Где там в Кировском искать его?

— Спрошу у пацанов. Но так-то не обещаю. Серьёзные люди с ним дел не имеют.

— Спроси.

Парни уже собираются уходить, поэтому мы выходим вместе. Они идут к своей «шестёрке», а я к двадцать первой «Волге», где скучает Скачков.

Я делаю несколько шагов, как от дверей раздаётся:

— Э, слышь, фраерок. Куда разогнался!

Отелло, как есть Отелло. Я разворачиваюсь, и этот ревнивец, ищущий приключений, кидается на меня.

— Чё тебе надо, дурень? — спрашиваю я его.

Он рычит и выбрасывает в мою сторону приличного размера кулак. С небольшую дыню. Колхозницу. С ребёнком решил расправиться? Ну, ты храбрец, твою за ногу. Лови тогда. Я ставлю элементарный блок, отбиваю его руку и бью нижней частью кулака, основанием, по его роже, по удивлённой и обескураженной роже. Правой рукой по правой скуле. Как молотом. Бум! Плечу больно, вообще-то.

Его ведёт, коробит и корёжит, но парень он крепкий, так что остаётся стоять на ногах. Ресницы только хлопают, как крылья бабочки, и губы бесформенно расползаются, будто он сейчас расплачется.

Чтобы поставить точку, мне приходится вбить колено в его звенящую бубенцами бездну и легонько, буквально мизинчиком, толкнуть. Он падает, тихо воя.

Михась с Карпом, двинувшие было мне на подмогу, останавливаются и, переглянувшись, возвращаются к своей машине. Я тоже иду к своей. Возлюбленная поверженного титана истошно вопит, стоя на крыльце:

— Убили!

Скачков заводит мотор и не говорит ни слова о проведённом мной поединке.

— Виталий Тимурович, — нарушаю я молчание минут через пять. — Дела закручиваются, и если сейчас ещё можно выскочить из поезда, то совсем скоро это станет практически невозможно. Я вас в этот поезд затащил, а поговорить по душам не поговорил. Не спросил даже, вы ехать-то желаете? Это, признаюсь, исключительно из эгоизма, вернее нет, это из страха, что вы откажетесь. А так вроде всё само собой получается, и куда вы теперь уже денетесь. С подводной лодки. Но нет. Если хотите, выходите из игры. Мне без вас будет в разы труднее, но я держать вас не буду. Понимаю, дело слишком рискованное, да и цель какая? Я вот хочу будущее изменить, не смейтесь только. А вам это всё зачем? Явно не ради денег, насколько я смог вас узнать.

Он бросает на меня короткий взгляд и снова смотрит на дорогу. Отвечать не торопится, ну, и я не наседаю.

— Не ради денег, — наконец, говорит он. — Ты прав. И не только потому, что ты меня от пенсионной тоски спас. И так бы приспособился, тренировал бы помаленьку. Хотя, если честно, испугался я, когда выбросили меня и всё, вроде как жизнь закончилась…

Он делает паузу, но потом продолжает:

— Не знаю, как и сказать… Мог бы ответить, что ненавижу всю эту братию блатную лютой ненавистью, за то что брата моего забрали. Сделали таким же отбросом и убили потом. Но не поэтому… Вернее, не только поэтому. За брата я всегда хотел поквитаться и даже ментом стать собирался, но иначе жизнь сложилась. А ты вроде как не мент, да против урок, хоть и водишься с некоторыми. Народный мститель.

Он усмехается такой наивной мысли, а потом продолжает:

— Нет, конечно, ты бабки гребёшь. Но я чувствую, что не ради бабок всё, не такой ты, как они. Не знаю, короче, что тебе сказать. И Платоныч не такой. Вроде вы вне закона, но за справедливость. Может, и не так, но мне проще так думать. Поэтому и остаюсь. Всё равно больше делать нечего, а тут пацанов буду воспитывать. Но учти, тебе буду отдавать только тех, что в мирной жизни себя применить не смогут. Я таких сразу вижу. Понял? На чистых и доверчивых даже не рассчитывай, пусть коммунизм строят.

— Так ещё даже лучше, — соглашаюсь я.

После этого он замолкает и до самого моего дома мы больше не говорим ни слова.

— О, Егор, давай за стол скорее, — встречает меня мама, — пока не остыло. Мы сегодня с отцом подзадержались, и ты вот тоже.

— Мам, пап, я хочу завтра сделать обед для друзей и близких.

— Чего? — поднимает мама брови.