Кинг-Конг улыбается обветренными губами, а холодные водянистые глаза остаются пустыми и равнодушными. Для такого, как он, отправить ближнего на небеса плёвое дело, даже и говорить нечего. Ну, ладно, посмотрим, чего ты стоишь. Мне-то умирать не страшно, не впервой. Вру, всё равно не хочется. И организм реагирует без учёта моих соображений насчёт страшно или не страшно. Выбрасывает адреналинчик и заставляет мотор колотиться на повышенных оборотах.
У колхозника лицо незаметное, незапоминающееся, то что нужно для карманника, а вот у этого представителя фауны внешность весьма колоритная. Не иначе, как спецом сюда приехали меня разыскивать. В Сочах не удалось, вот и двигаются вдоль железной дороги.
— Вышел месяц из тумана, — говорит Кинг-Конг и подмигивает, — вынул ножик из кармана, да? Бабки гони и, я тебя не очень больно зарежу.
Колхозник воровато озирается и делает шаг в мою сторону. Я подбираюсь, чуть наклоняюсь влево и бросаю ему в голову ящик. Он, конечно, успевает подставить руку и тут же вскрикивает:
— А, сука!
Неприятно, да, понимаю. Занозы, наверное. Доски не очень хорошо обработаны, это я по собственным ощущениям понял. Колхозник отбрасывает ящик в сторону гориллы и тот тоже вынужденно отталкивает его от себя. Волейбол, практически.
Пока они разыгрывают мою подачу, я взбираюсь по осыпавшейся горе ящиков и оказываюсь на вершине штабеля. Тары много, но конструкция, на которой я оказываюсь, крайне нестабильная, шаткая, да и перебираться по ней неудобно, приходится идти по кромкам или наступать внутрь.
А горилла начинает пробираться ко мне, раскидывая ряды и столбцы этого сооружения. Я запускаю в него ящиком и он его пропускает. Не совсем, правда, частично принимает удар на руку, но подставляет её поздно и получает по лысому загоревшему и скошенному черепу весьма основательно. Бинго! Бинго-Бонго…
Кто видел фильм, тот знает, как звучит рёв Кинг-Конга. Пропущенная плюха заставляет его ускориться и усилить рвение. Колхозник идёт рядом с ним и тоже расшвыривает ящики на своём пути.
Я бросаю в них ещё по ящику, перемещаюсь на другой край ходящей ходуном конструкции и спрыгиваю вниз. Я заметил, что колхозник метнулся сюда, поэтому беру в руки ящики и жду, да, вот и он. Получи фашист гранату! И ещё разик, за Родину, и ещё один, сам знаешь за кого!
— Малыш! — кричит он, буквально разбивая ящик руками и воя от боли.
Он бросается на меня и с размаху бьёт левой, вкладывая всю силу. Учебник, зазубренный когда-то наизусть и отработанный до автоматизма, открывается на нужной странице и, параллельно с действиями, производимыми телом автоматически, в памяти всплывает скупой текст.
Выставляю блок левой, разворачивая колхозника по направлению его удара, а правой ногой шагаю наискосок, заступая за него. Полдела сделано.
Резко наклоняюсь и просовываю руку ему под ногу.
Тут нужен хороший рывок, чтобы сорвать эту тушу с места. Чем тяжелее противник, тем менее технично будет выполнен приём… Резко, одним движением, не пытаясь поднимать тяжесть, а толкая землю ногами, р-р-раз, сдёргиваю его с места. Колхозник отрывается от пола, и ноги его взмывают ввысь.
Всё это дело от начала до конца длится одну короткую секунду, ну, может, две. Раз, два. Идиот даже понять не успевает, что с ним происходит и летит башкой в пол. И, разумеется, мгновенно отключается, надеюсь только, не навсегда. Впрочем, мне некогда с этим разбираться, потому что горилла, бросив крушить ящики, подбегает ко мне. И у него в руке зловеще поблёскивает финка.
Я едва успеваю вскочить, как он пытается нанести удар по широкой дуге. Я блокирую его, подставляя свою руку и резко, со всей дури бью ребром ладони по носопырке. В учебнике упоминается болевой шок с потерей сознания, но этот мордоворот лишь отступает, схватившись рукой за лицо и мотает головой, словно не хочет верить в какую-то ужасную и горестную вещь.
Я делаю шаг к нему и пинаю в пах, и тут же его рука с ножом снова летит в мою сторону, выстреливая, как тугая пружина. Я резко опускаюсь на одно колено, уходя с линии удара, и повторно пробиваю по органам малого таза, теперь уже кулаком. Со всей дурацкой силушки.