Кремлевский кукловод «Непотопляемый» Сурков — его боятся больше, чем Президента

Как и следовало ожидать, в этом месте нашего диалога знаковый оппозиционер Гозман попытался свести разговор к политической абстракции. Заговорил почему-то о выборах: мол, отсутствие голосов на выборах его партии нарисовали.

Хорошо, выборы так выборы. Подловил его на этом:

— Вы могли бы Владиславу Юрьевичу сказать: «Вы нам нарисовали!»? — так и задал я вопрос Леониду Яковлевичу.

— Более того, я это ему говорил двадцать раз! Подумаешь, хитрость какая! Меня спрашивают: «Вы можете сказать, что президент не прав?» Пожалуйста: Президент не прав здесь, здесь, здесь… Сурков fie прав здесь, здесь, здесь… Дальше что? Ну? Говорю, конечно! А что — я скрываю свою точку зрения? — совсем раздухарился Леонид Яковлевич, понимая, что теряет либеральное политическое лицо.

— И как он реагирует? — переспросил я, не обращая внимания на внешнюю браваду собеседника, которого наш диалог на самом деле отнюдь не радовал.

— А вот как он реагирует в личном общении, я считаю неправильным комментировать — не потому, что он начальник. И тем более он не мой начальник. А потому что, я считаю, что идет разговор личный между людьми…

«Личный разговор» между людьми. Один из которых — высшая власть, другой — руководитель оппозиционной партии. При этом, как понимает читатель, личный междусобойчик происходит в Кремле.

Пришлось напомнить Леониду Яковлевичу, что он представляет определенную часть людей в данном случае, которые хотят знать все, что он за их спиной от их имени говорит Суркову.

— Безусловно! — воскликнул он. — Они имеют орава спрашивать: «Какие ты дал обязательства?» На этот вопрос я обязан им отвечать. Но! Вы меня сейчас спросили: «Как он на это реагирует?» Это не имеет никакого отношения к интересам тех людей, которых я представляю. Говорю ли я ему то, что думаю — это имеет отношение к тем людям, которые мне доверяют, — поставил Гозман, как мне кажется, довольно странную полемическую точку в нашей беседе.

Я извиняюсь перед читателем за столь пространный диалог, но, согласитесь, он весьма показателен. Гозман, у которого «тиран Путин» до этого не сходил с языка, боится даже невинного абстрактного разговора о каком-то там Суркове. И при этом, что уж совсем некрасиво, ему даже на своего избирателя наплевать.

Как видите, Суркова боятся. На генетическом уровне. Предпочитают хаять Путина, Медведева, кровавый чекистский режим, но только не Владислава Юрьевича Суркова. И в этом главный парадокс нашего странного политического времени и отличительная особенность главного героя нашей книги.

Впрочем, как я уже говорил, объясняется все довольно просто. Путин далеко, а Сурков — вот он, рядом. Не дай бог что-нибудь ему не понравится — вышвырнет из системного информационного пространства как нашкодившего кота. И баста! Тем более что и Путину о внутренней политике докладывает не кто иной, как сам Сурков.

Помнится, я уточнил у известного телеведущего Владимира Познера, подписавшего накануне письмо в Amnesty International, сделал ли он это в пику аналогичному письму, организованному подчиненными Суркова. (Речь шла в поддержку и, соответственно, в осуждение Ходорковского.)

При упоминании столь знаковой фамилии Владимир Владимирович встрепенулся и возразил, что свое письмо подписал раньше, чем возникло письмо Суркова. При этом он даже не произнес вслух фамилию Владислава Юрьевича. Хотя фамилия Путин до этого у него постоянно слетала с языка в весьма критичном ключе.

Нет, бывают, конечно, люди и посмелей. Позволяющие себе, так сказать, поразмышлять о роли личности 1-го замглавы Администрации Президента в политической истории новейшей России.

Оппозиционный политик Ирина Хакамада не очень охотно, впрочем, и достаточно опосредованно признала в беседе со мной, что Сурков либералам не мил ничуть не меньше, чем Путин:

— Оппозиция трогает и того и другого. Венедиктов на «Эхе Москвы» прямо сказал, что все вопросы к Суркову. Немцов прямо сказал, все претензии к Суркову. И сделали они это публично.

Ну просто подвиг совершили! Назвав наконец черное черным, а белое белым. Борис Ефимович, правда, за год до этого в разговоре со мной о Суркове махнул рукой:

— Да что там Сурков! Решает же все Путин!

…Это Путин, надо думать, догадался пустить сплетню в новогодние каникулы, которые Немцов с Лимоновым провели в кутузке за нарушение общественного порядка, что Бориса Ефимовича изнасиловали в тюремной камере. Это Путин пустил на улицы нашистов собирать подписи в знак протеста против насилия в тюрьмах, где «пример» Немцова, конечно, прежде всего его и дискредитировал.

Нет, конечно. Попахивает изощренной изобретательностью нашего героя.

Тут-то и до Бориса Ефимовича дошло, кто на деле вершит внутреннюю политику, ответственен за ее воплощение в жизнь. Тут-то господин Немцов яростно и обрушился на «сурковских петушков» (его выражение) и перестал махать рукой: «Все решает Путин!» Обида оказалась сильнее страха. Впрочем, в ситуации с Борисом Ефимовичем, человеком отчаянным, конечно, не страха, а осторожности. Опять же — на всякий случай. (Совок в нас сидит, совок…)