Кремлевский опекун

Гришка никогда ему особенно не нравился. В училище за ним закрепилась сомнительная репутация: курсанты были убеждены, что, прикрываясь комсомольской принципиальностью, он кого угодно мог заложить начальству. Правда, с тех пор утекли годы. Многое забылось, многое пришлось осмыслить заново. Была служба, был Афган, где Добровольский научился больше доверять людям. Там просто не получалось иначе.

Узнав, что однокашник прибыл в Тирасполь в командировку, Гришка, несмотря на свои досрочно выстраданные подполковничьи погоны, сбил с себя спесь и заинтересованно спросил:

– Живешь-то где? Наверняка в «Аисте». Но там же срач! Зачем тебе это нужно?

– Надо же где-то жить.

Немедленно забирай вещи и ко мне. Есть бумажка? Запиши адрес и телефон.

Вечером он без особого труда разыскал Пряхина. Тот действительно жил в добротном доме в самом центре города.

Они засиделись допоздна. Гриша о службе своей говорил мало. Добровольский, которому все опостылело, его не расспрашивал и о себе тоже старался не распространяться. На откровенности почему-то не тянуло, зато они вволю наговорились о прошлых временах, об однокашниках, которых разбросало по огромной стране. Посетовали на мизерную офицерскую зарплату, ругнули, как положено на кухне, власть, правительство и генералов – одним словом, приятно отметили встречу.

Когда время перевалило далеко за полночь, Добровольский поднялся из-за стола, намереваясь уйти, но Пряхин и слышать ничего не хотел.

– Места тут навалом. А у меня есть еще раскладное кресло – специально повсюду за собой таскаю. Завтра с утра отправлю ординарца в гостиницу за твоими вещами, так что можешь ни о чем не волноваться.

Пряхин настаивал искренне, и Добровольский не стал противиться. Он остался, даже не предполагая, что вскоре на многие годы вперед определит свою судьбу.

Утром голова не хотела отрываться от подушки, будто кто-то накануне залил в нее свинец. Во рту пересохло, трудно было ворочать распухшим шершавым языком. Собрав остатки утраченной воли, Владимир заставил себя сесть. Когда туман понемногу рассеялся, он побрел на кухню. На столе – лишь грязные тарелки с остатками вчерашней закуски и недопитая бутылка коньяку. Он повертел ее в руках – на дне плескалось немного жидкости. Ну и гадость!

Добровольский вылил остатки в стакан, зажал нос, долго настраивался, но так и не сумел глотнуть. Организм решительно протестовал. Он кинулся в ванную, до конца открыл кран и подставил голову под плотную освежающую струю. Через пару минут боль в висках отпустила, тошнота прошла. Он несколько раз судорожно глотнул воду, уткнувшись лицом в ладони, и даже не ощутил ее вкуса. На столе он заметил небольшой листок бумаги. Гриша писал второпях.

«Старик, извини, служба. Я отчаливаю на пару дней, до четверга. С квартиры не съезжай, обидишь. Она в твоем полном распоряжении. Можешь не церемониться, если что, и баб приводи. Не забудь только и на мою долю припасти. Вернусь – отметим. Ключи под ковриком у вешалки. Кстати, вчера замечательно посидели».

Добровольский вышел в коридор, задрал коврик – под ним действительно лежала большая связка ключей. Может, по городу побродить? Тоже глупое занятие, лучше еще поспать, чтобы мозги окончательно встали на место.

Он снисходительно позволил голове вновь уткнуться в подушку и моментально провалился в глубокий сон.

Разбудил его настойчивый стук в дверь. Кому это неймется? Хмель выветрился, Владимир бодро вскочил с постели, доведенными до автоматизма движениями натянул форму и побежал открывать. Странно, почему не позвонили? Там, на косяке, кнопка – она была красная и легко бросалась в глаза. Стук повторился. Он был уже в коридоре и быстро распахнул дверь...

Перед ним в легком домашнем халатике стояла... знакомая медсестра. От неожиданности Добровольский даже не поздоровался. Женщина выглядела растерянной. Глядя мимо и не узнавая его, она смущенно пролепетала:

– Простите... там... – Она указала пальцем в пол и смущенно замолчала.

– Что там? – каким-то отчужденным голосом переспросил он.

– Ой, это вы? – Женщина вдруг узнала майора.

Ее огромные глаза раскрылись еще шире, выражая искреннее недоумение. Она смешалась, порозовела, стала нервно запахивать полы своего халатика.

– Я тут у бывшего однокашника заночевал, – почему-то оправдываясь, объяснил Добровольский. Он все больше и больше на себя злился.

– А я вот под вами... Снимаю квартиру...

– Так вы не местная? – удивился майор.

– Нет, – покачала головой медсестра. И вдруг, словно опомнившись, опять замахала рукой. – Вода там у меня течет, сверху... От вас.

– Как вода? Вот черт! – воскликнул он и кинулся в ванную, хлюпая по воде, растекающейся по коридору. Он совсем забыл про открытый кран! Заснул, а вода продолжала хлестать, переполнив раковину.