Кремлевский опекун

У Багрянского по поводу начавшегося суда в голове была полная каша. В тонкостях юриспруденции он никогда не был искушен, но интуитивно, с первых же минут суда, понимал: что-то здесь не так. Нельзя судить за любовь. И точка! Вся мораль. А то, что судят в конечном счете именно любовь, сомнений у него почти не было. Только кто все же судит? Валдайское общество? Или власть, опираясь на букву закона?

Он оставил Корниенко в одиночестве купаться в лучах послеобеденного солнца, а сам отошел в сторону. Какие-то смутные сомнения забрезжили в его голове, и как часто бывало в подобных случаях, Багрянский стал набирать мобильный номер своего друга – банкира Александра Духона. Тот мгновенно ответил, словно ждал этого звонка.

После коротких приветствий и традиционных шуточек в адрес друг друга Багрянский стал рассказывать Духону, что еще и для себя не сформулировал окончательно.

– Представляешь, кого здесь судят? Причем с такой помпой! Областной судья! Районный прокурор! Присяжные! – возбужденно прокричал он в трубку. – Помнишь, год назад у тебя в «Слободе» трудился такой славный парнишка? Еще рыбачить нам помогал? Вот его и судят!

Духон, судя по интонациям в голосе, не разделял эмоций приятеля.

– Что за паника? Ну, был парнишка. Теперь-то уж наверняка мужиком стал, если под судом оказался?! – то ли утверждая, то ли спрашивая, ответил Александр. – Ты считаешь, это повод, чтобы отрывать меня от дел?

– Ты вечно так, не дослушаешь, а уже наезжаешь. Как танк. Ты бы лучше спросил, за что судят парня. Парня судят за из-на-си-ло-вание, понимаешь, за растление малолетней. А он сам сопляк. Но вот беда, говорят, как безумный любит свою пассию и открыто плюет на все законы и условности. Заделал ей ребенка, представляешь, на виду у всего города продолжал с ней сожительствовать...

Он услышал, как Духон тихонько чертыхнулся.

– Что за слова ты выбираешь? Тоже мне, литератор.

Багрянский заранее знал, что юридический термин «сожительство» наверняка заденет друга, который никогда не любил подобной фразеологии. На одном дыхании он выпалил другу все, что ему казалось главным, и стал ждать.

На другом конце провода молчали. Потом Духон с демонстративной иронией спросил Льва:

– И что же ты от меня хочешь? Чтобы я заплатил за его освобождение? Кстати, как зовут парня?

«Какая разница, как его зовут, – хотел уже было огрызнуться Багрянский, но тут же прикусил язык. – Это хороший знак, – подумал он, – что Духон интересуется именем парня».

– Ты прав, старик. Ты прав. Одно дело, когда подсудимый, так сказать, обезличен, когда не имеет лица, привычек, характера и звать его никак. И совсем другое, когда у него имеются имя, фамилия, видишь его глаза, улыбку, манеру разговаривать... Собственно, и я на это попался. Как дошло, кто именно за решеткой, то сразу вспомнил. Хороший парень. Не гнилой. А зовут его Дима Сироткин.

– Что значит, за решеткой?

– Это, Саша, как я понимаю, элемент устрашения и унижения одновременно. А может, правило у них в суде такое. Мол, глядите, какие мы нетерпимые к пороку!

– Что-то я начинаю припоминать. По-моему, такой яркий блондин. Верно? И глаза у него сероватозеленые...

– Ну, ты даешь! Надо же, вспомнил...

Про себя Багрянский подумал: «Это же здорово! Значит, Духона что-то все-таки зацепило. Если не так, уже давно бы послал...» Зная друга как облупленного, он прекрасно чувствовал малейшие подвижки в его настроении. Правда, положа руку на сердце, Багрянский еще сам не понимал, чего же в данный момент хочет он сам. Просто выговаривается?

Александр тоже изучил все «нюансы» своего приятеля. И если тот звонил и о чем-то тревожился, значит, неспроста.

– Стало быть, любовь, говоришь?

– Любовь.

– Надо все это переварить, – после довольно продолжительной паузы наконец сказал Духон. – Старик! Может, ты присутствуешь на судебном процессе по делу современных Ромео и Джульетты. На валдайский манер.

– Пока, пожалуй, только над Ромео. Но Джульетта тоже получит все сполна. Будь уверен. И от родни, и от местной общественности. Не сомневаюсь.

«А Палыч, похоже, в точку попал, – согласился Лев с этим, строго говоря, лежащим на поверхности определением. – Валдайские Ромео и Джульетта. Надо будет обязательно продать этот заголовок для статьи той журналистке, что возмущалась на площади. Заодно с ней и познакомлюсь».

– Так что ты думаешь? Я так и не понял, – спросил он в трубку.

– Я же сказал, надо подумать. Ты пару дней там еще посмотри, послушай, а к пятнице возвращайся в Москву. Здесь и потолкуем.

Багрянский не очень охотно направился назад к Дому культуры. Уже подходя, он заметил, как внутрь прошмыгнул глава местной администрации Царьков, а с ним еще какие-то неизвестные персоны, явно не из простых смертных. Надо будет попытать Родиона Корниенко – кто есть кто.

Он отыскал взглядом столичную журналистку, которая сидела на скамейке под деревьями и что-то усердно записывала в блокнот. Ее коллег, что было весьма кстати, рядом не было.

– Можно я присяду? – приняв самый приличный вид из всех возможных, спросил он. – Если, разумеется, ваш спутник не вернется?