Кремлевский опекун

Домчались они минут за двадцать. Убедившись, что дом номер шесть по Одиннадцатой линии стоит на своем месте, Багрянский, как и обещал, не поскупился на чаевые. Вокруг царил строительный хаос, суетились рабочие в оранжевых касках, буйствовали подъемные краны, беззастенчиво подминая под себя одноэтажные строения вокруг. Лев с затаенным интересом рассматривал приземистый дом довоенной постройки. На два окна, выходивших на улицу, были навешены старомодные деревянные ставни, как в лихих казачьих станицах. К боковой стене примыкал покосившийся забор, за ним ютился небольшой дворик. Над калиткой в заборе многозначительно торчал полинявший шнур. Багрянский нерешительно дернул его и тут же где-то в глубине мелодично откликнулся колокольчик. В окно высунулось любопытное лицо пожилой дородной казачки.

– Тебе чего?

– Доброе утро, мадам, – изобразил самую замечательную из своих улыбок Багрянский. – Я разыскиваю Волосовых. Мне дали этот адрес в архиве.

– Нету тут Волосовых. Может, когда прежде и жили. Ты бы у деда Михея спросил, он у нас старожил. Погоди, я сейчас. – Буквально через секунду она появилась в дверях, ловко неся свое грузное тело, и постучала в дом напротив: – Михей, вставай! Хватит дрыхнуть, пьяница! Тут по твою душу пожаловали. Давай, давай, выходи!

Дед Михей оказался худющим морщинистым стариком, но серые глаза его глядели живо, с неподдельным интересом. Чувствовалось, что, несмотря на возраст, он по-прежнему не прочь урвать от жизни лакомый кусочек.

– Вон у нас гость приезжий, каких-то Волосовых ищет. А где мне ему их откопать? Я на нашей улице всех знаю…

– Познакомила и отъедь. Не помнит она!.. Куда тебе упомнить, если дурь в голове до сих пор бродит! – Дед явно что-то оживил в памяти, но колебался. – А ты-то сам из каких будешь? – спросил он Багрянского с подозрением.

– Из тех самых, с деньгами в кармане. Давай, Михей, не тяни, выкладывай чего знаешь!

– Были такие, да сплыли, – неохотно выдавил из себя старик. – Дались они вам, эти Волосовы! Приходили тут до тебя, про них спрашивали. За глотку хотели взять, сразу видно, чека. Только времена сейчас другие.

– Дед, ты не темни, колись! Мне глотка твоя ни к чему. Скажи, куда подевались, и спокойно вали к куму самогон допивать.

– Как же, с вами допьешь! Пили, да изжились. Не на что пить.

– Это как раз поправимо, старик.

– Тогда другое дело. Столько лет-то прошло! Все там будем. Пока Гришка со своей бабой жили одни, нормально все у них было. А потом после войны сын объявился с молодухой, как-то все посыпалось у них. Старики разом померли… – Михей достал папиросу и закурил. Видно было, как он вспоминал. Багрянский его не подгонял. – Забрал Гришкин сын, запамятовал, как звали их пацана, свою молодуху в Новочеркасск.

– Ну, старик, а ты молодцом! Только ты точно про Волосовых рассказываешь? А как звали ту, как ты говоришь, молодуху?

– Убей меня гром, не помню. Много от меня, старика, хочешь. Красивая была, это точно.

– А куда они съехали? Где в Новочеркасске их искать?

– Да где ж им было жить? Дом у них был на улице Атамана Платова, рядом с собором. Туда, думаю, и съехали. Куда же еще?

Багрянский припомнил старомодный новочеркасский вокзал, который несколько часов назад проезжал его поезд. Даже стоял там минут пять. Если бы знать…

Где-то часам к трем он вернулся в гостиницу, хотя ноги невольно несли Багрянского на вокзал. Ему хотелось немедленно отправиться в Новочеркасск. Но, немного остыв, он пришел к выводу, что в незнакомый город стоит поехать с утра.

На следующее утро он поднялся засветло и, даже не перекусив, отправился на пригородный вокзал. Поезд тормозил у каждого полустанка, полусонные люди большими группами сходили и поднимались в вагон, мешая сосредоточиться. Дорога благо была недолгой.

У самого Новочеркасска солнце уже уверенно поднялось над горизонтом. Издали его косые лучи живописно играли на позолоченных куполах громадного православного собора. Он доминировал над холмом, вокруг которого уютно примостились дома старой части города.

– Вот она, столица донского казачества, – журналист нечаянно услышал разговор двух мужчин за спиной. – Видите собор? Кто знает, сколько в нем отслужили молебнов во славу Войска Донского и его атаманов…

Его собеседник неразборчиво, но явно ироническим тоном что-то сказал в ответ.

– Вас смущают красные лампасы и шашки? Сейчас их часто воспринимают как маскарадную мишуру, однако не забывайте, что на протяжении многих десятилетий казачество являлось опорой Российского государства, – заметил первый голос. – Мне кажется, это единственное в мире народное воинство, которое реально представляло собой мобильную и грозную силу. Большевики ни с кем не расправились так жестоко и безжалостно, как с ним. Большинство историков предпочитают не заострять на этом внимания, но только за год после революции было вырублено больше двух миллионов казаков! А мы упрямо препарируем лишь тридцать седьмой год. Проклинаем Лаврентия Берия, который, кстати, в Москву попал только в тридцать восьмом.

– Великодержавность – палка о двух концах, – возразил оппонент.