Кремлевский опекун

Димка неосознанно стал припоминать, как держался с ними их добровольный опекун. Вряд ли в его отношении обнаруживались проблески теплоты, или очень уж глубоко они были запрятаны. Владимир Андреевич строго выполнял взятые обязательства: кормил их, одевал, обувал, следил за успеваемостью. Но сейчас, размышляя над этим, Дима пытался в очередной раз понять, что вынудило Добровольского взвалить на себя лишние заботы. Тем более что они не доставляли ему радости. Как он был замкнут и одинок, таким и остался. Абсолютно несчастливый человек. Пожалуй, лишь когда запирался в своей комнате… Димку словно осенило: Шкатулка в кабинете Добровольского! Как он раньше о ней не подумал?! Владимир Андреевич так тщательно оберегал ее от них, старался не показать, что она очень много для него значит. Так, может быть, именно в ней разгадка? Наверное, там старые письма, бумаги, в которых вся его прошлая таинственная жизнь, о которой никто ничего не знает. Хотя как можно упрятать всю жизнь в шкатулку, даже если всё про нее писано-переписано?! Странные люди взрослые. Но если это даже так и в шкатулке вся его жизнь, зачем ее от себя же запирать и прятать? А что, если в ней спрятана тайна его, Димкиной, или Настиной жизни? Тогда понятно, от кого опекун прячет эту тайну.

Черт!.. Стоило ему раньше пошевелить мозгами, и удалось бы все расставить по местам! Добровольский постоянно куда-то уезжал, подолгу отсутствовал, он бы ничего даже не заподозрил. Хотя если бы Димка нашел что-нибудь интересное, он не стал скрывать, а спросил опекуна в лоб. Но тогда какие секреты могли лезть ему в голову? Тогда у него была совсем другая жизнь и другие мысли. Недаром говорят, что задним умом все сильны.

Железный засов оглушительно загремел.

– Сироткин, на выход! – зычным голосом подал команду охранник. – Приведи себя в порядок. Поедешь в суд.

Мысли о тайнах отставного офицера Добровольского мгновенно покинули Димку, который в последний момент понял, что лично ему их не разгадать, если только они сами рано или поздно не пожелают вырваться на свет. А значит, лучше себя не мучить, все обрезать, оборвать, забыть, а действовать по своему плану, который сложился в его голове.

В зале суда, куда его вновь доставили, практически ничего не изменилось.

Эта мымра в мантии холодно бросила на него непонятный взгляд, который Димка расценил как брезгливое отвращение. Раньше, в какие-то мгновения, ему казалось, что она смотрит на него с плохо скрытой завистью, хотя было совершенно непонятно, чему завидовать. Сейчас же ему вдруг почудилось, как она хищно затаскивает его к себе в постель, помятая, жалкая, вся обвисшая, страстно прижимает его к себе, стараясь впитать всю его нерастраченную энергию, чтобы разгладить морщины, возродить блеск своих потускневших холодных глаз. От ужаса привидевшегося его чуть не стошнило, и он спешно отвел взгляд.

Надо же такому привидеться? Совсем он свихнулся в этой камере. И это ее он по своему замыслу должен сейчас умолять, просить, заверять, чтобы им с Настей поверили, поняли и оставили в покое?! Разве такая поймет? Последняя мысль могла, без преувеличения, относиться ко всем, кто пожирал его глазами с агрессивным любопытством, смешанным с презрением и злобой. Несколько раз он взглянул на Добровольского, пытаясь найти в нем хоть какую-то опору, но тот сидел с непроницаемым лицом, чужой и неприступный. Смотреть на Настю он не мог, сердце не выдерживало и сжималось от жалости и тоски.

После коротких процедурных вопросов, один из которых сводился к тому, почему медлит с ответом судмедэкспертиза Насти Уфимцевой, судья Зуева демонстративно повернулась к адвокатам подсудимого:

– Теперь защита может приступить к повторному допросу свидетеля Добровольского. Как я вам и обещала, Борис Фиратович. Если у вас, конечно, не изменились планы на этот счет.

– Не только не изменились, а, если можно так выразиться, даже усугубились, ваша честь.

Он пристально окинул взглядом каждого из присяжных. Все же досадно, что не явился Духон, ему надо бы видеть это зрелище…

На самом деле Духон был в зале, точнее, в кинобудке над залом, куда его в очередной раз тайком привел киномеханик. Такое «зрелище» он не мог позволить себе пропустить. Просто решил особо не светиться, дабы адвокат не играл перед ним спектакль, а как можно плотнее занялся Добровольским. Сегодня действительно могло многое решиться.

Защитник широким жестом пригласил Добровольского на свидетельское место.