Кремлевский опекун

– Возражаю, – вновь решил обратить на себя внимание прокурор, который впился взглядом в судью. – В конце концов, напоминаю, что у нас суд над гражданином Сироткиным, а не профсоюзное собрание. Суду нет необходимости знать, что и как двигало опекуном.

– Действительно, Борис Фиратович, суду не требуется… – как-то вяло поддержала Зуева.

На судью жалко было смотреть, словно во время перерыва ее как ученицу поставили в угол.

– Ваша честь, ладно, Добровольский не отвечает на этот вопрос… Но вы же понимаете, что у меня имеются не менее «приятные» для свидетеля вопросы. Дело в том, что я располагаю новыми фактами, которые могут перевернуть буквально все в данном процессе с ног на голову. И на скамье подсудимых окажутся уже другие люди. Я не намерен шутить, господа.

Последнюю фразу Бахтин произнес так, чтобы ее услышали все – присяжные, прокурор и судья. А может быть, даже кто-то еще, в данный момент отсутствующий.

Вдруг рядом кто-то громко охнул. Бахтин огляделся и увидел, как одна из присяжных заседателей – это была Ева Заломова, служащая банка, – медленно сползает со стула.

– Не надо пугать людей! – буквально завизжал прокурор Гришайло. – Вы, уважаемый, блефуете. Думаете, если из Москвы, то вам все дозволено?!

– Думаю, не думаю – какая сейчас разница? А вы бы лучше, чем сотрясать воздух, подали уважаемому присяжному заседателю стакан воды. Вы к ней совсем близко. – При этом Бахтин сам уже нес к трибуне присяжных бутылку минеральной воды, которая стояла у него на столе. – Пейте, девушка, не стесняйтесь, прямо из горлышка, большими глотками. Быстрее отпускает. По себе знаю.

Принимая бутылку, присяжная Ева Заломова нашла в себе силы улыбнуться адвокату в знак благодарности за столь очевидную с его стороны любезность.

Судья Зуева, дабы вернуть ситуацию обратно в рабочее русло, обратилась к Бахтину:

– Борис Фиратович, продолжайте, пожалуйста. И никто вам не затыкает рот, как может кое-кому показаться.

– Тогда я продолжаю, ваша честь. Позвольте задать свидетелю вопрос, ответ на который он скорее всего тоже не даст. Но поскольку вопрос имеет прямое отношение к подсудимому Сироткину и его гражданской жене Уфимцевой, по крайней мере к факту установления их настоящих фамилий и дат рождения, вы не станете запрещать сделать это?

– Помилуйте. Кто вам запрещает? Кто вообще вам может что-то запретить? Выполняйте свою миссию.

– Вот именно, – пробормотал под нос Бахтин так, чтобы услышала только его коллега Черняк, которая одарила мэтра адвокатуры восхищенным взглядом. – Прошу… – Бахтин жестом пригласил Добровольского к свидетельскому месту.

Тот, словно сбросив с плеч груз, расправил плечи и легко вскочил на сцену, минуя ступеньки. «Будь что будет», – говорил его излишне лихой вид, который никак не был присущ этому человеку.

– Вы знаете, Владимир Андреевич, что ваши подопечные на заре, так сказать, своей жизни жили в Тирасполе, в Приднестровье?

Добровольский удивленно, но тем не менее корректно взглянул на адвоката.

– Нет, не знал, – словно в чем-то сомневаясь и одновременно размышляя, ответил он.

– Странно, – односложно заметил Бахтин, – допускаю, что я ошибся. Тогда ответьте мне на вопрос: чем вы лично занимались в Приднестровье в начале девяностых годов? – Бахтин мельком взглянул на прокурора Гришайло, который что-то старательно записывал.

Судья Зуева вся подалась вперед. Она так же, как и обвинитель, примерно поняла, куда гнет защита, хотя Бахтин сам не был уверен в том, что последует дальше.

Настя сидела по-прежнему безучастная и лишь изредка бросала взгляды на своего возлюбленного, пытаясь по его реакции хоть как-то сориентироваться: плохо или хорошо может обернуться для них происходящее в данный момент в зале. Ее Димка, не отрываясь, во все глаза смотрел на их опекуна, ожидая, что тот скажет на сей раз.

– Я там служил некоторое время, – ледяным тоном сообщил Добровольский.

– Однако защита располагает более точными сведениями. Вы там весьма продолжительное время находились в командировке. Суд может ознакомиться с копией соответствующего документа. – Бахтин передал бумагу секретарю суда, чтобы та отнесла ее Зуевой.

«Ловко, – подумал про себя Мацкевич об адвокате, – хочет убедить Добровольского, что владеет и другими достоверными документами». И не ошибся.

– Более того. Защита располагает сведениями, что по некоторым причинам род ваших тамошних занятий конспирировался под грифом «Секретно». Но вы же понимаете, Владимир Андреевич, что лично для вас это счастье. Манна небесная! – Бахтин картинно вознес руки к небу. – Иначе за эти занятия уже тогда можно было схватить срок.

– Я выполнял приказы руководства, – ощетинился Добровольский. С его лица уже слетела маска бесшабашности и решительности.

– Можете предъявить суду эти приказы?

– Вы прекрасно знаете, что нет, – отпарировал отставной офицер. – Это была секретная миссия, и я не намерен ее обсуждать. Здесь не место и не время.

– Но вы хотя бы сознаете, что, выполняя те приказы, не только нарушали закон, но и поступали безнравственно?

Добровольский предпочел промолчать.