Кремлевский пасьянс

– Ермаков и Ремезов сейчас находятся на юго-восточной окраине Москвы. Наши люди контролируют ситуацию…

– Меня не интересует, что делают ваши люди! – взорвался Сергеев. – Ермаков почти три недели находился в психиатрической клинике. Все это время ему внушали, что он должен любым способом добраться до меня. Вы понимаете, что произойдет, если ему сейчас удастся скрыться?! Насколько я понял, он опасный человек.

– Я не думаю, что он опасен, – пожал плечами Кандауров.

– Мне плевать, что вы думаете! – перебил его Сергеев. – Немедленно задержите его, а если он попытается скрыться – уничтожьте! Это приказ, маршал!

Маршал неуверенно кивнул и направился к телефонам.

Когда рядом с посольской машиной остановилась «волга», сотрудники ЦРУ неторопливо выбрались наружу. К ним подошел высокий темноволосый человек в длинном светлом плаще и без головного убора.

Томас Моутли поежился под пристальным взглядом незнакомца, и в его памяти всплыли слова предупреждения, переданного для них лично самим директором ЦРУ: «Помните, это очень опасный человек. Будьте внимательны и осторожны, он ошибок не прощает. Но если вы не вытащите его, пеняйте на себя!»

После такого напутствия Моутли не очень хотелось вступать в разговор с незнакомцем. Он сделал над собой усилие и спросил недовольным тоном:

– Почему вы отказались от безопасного варианта? Теперь у всех нас могут быть проблемы. Мы разработали новый план, но с учетом возникших осложнений у нас нет сейчас стопроцентной уверенности в успехе.

Он помолчал немного, ожидая, что скажет на это незнакомец, но тот продолжал пристально разглядывать их. И в этот момент Моутли озарило.

– Послушайте, а вы случаем не тот ли майор Фомин, которого все разыскивают?

Напрасно сказал эти слова Томас Моутли, опытный сотрудник ЦРУ, работающий в Москве под дипломатическим прикрытием. Он подписал себе и своему другу смертный приговор.

Вельяминов с мрачным видом выслушал Кобозева и затейливо выругался. Напарник выдал ругательство вдвое длиннее и с гораздо более сильной эмоциональной окраской.

– Хорошо, я вас понял, Иван Никифорович. Ну а сами-то вы как считаете?

– Вельяминов, запомните следующее. Этот приказ я вам не передавал. Ясно?

– Ясно, Иван Никифорович.

Лицо Вельяминова просветлело, и он добавил:

– Предлагаю другой вариант. Когда вы передали приказ, было уже поздно что-либо предпринять. Ремезов с Ермаковым уехали, а мы после получения приказа отправились их искать. Звучит, конечно, глупо, но что нам остается делать? Короче, будем ваньку валять.

– Поступайте как знаете, – ровным голосом сказал полковник Кобозев. – Скажите Ермакову, что у него мало времени… Вельяминов?

– Да, я вас слушаю.

– Прощайте, Вельяминов. И вы, Савельев, прощайте.

– Не понял, Иван Никифорович?

Вельяминов озадаченно посмотрел на своего коллегу.

– Блажит полковник. Хотя по-человечески я его понимаю, за такие дела по головке не погладят.

– Нас тоже, – криво улыбнулся Савельев.

Они выбрались из микроавтобуса. Навстречу им из машины Ремезова вышел Ермаков. Они сошлись и некоторое время стояли молча.

– Ермаков, я принес плохие новости, – негромко сказал Вельяминов. – У нас на руках приказ остановить вас. Любыми средствами, понимаете?

Глаза Ермакова потемнели, но он ничего не сказал.

– Сейчас здесь такая кутерьма начнется, что вы даже не представляете, – продолжил Вельяминов.

– Они приказали убить меня?

– Да, – жестко произнес Вельяминов. – В том случае, если вы попытаетесь скрыться. Я хочу, чтобы вы об этом знали.

– И что вы собираетесь предпринять?

Вельяминову, при всем его богатом опыте, было очень трудно выдержать взгляд этого человека. Но он не стал отводить глаза в сторону.

– Ермаков, мы такие же армейские офицеры, как и вы. У вас есть полчаса времени. Это все, что мы можем для вас сделать. Вы уверены, что наша помощь вам не понадобится?

– Я справлюсь один, – раздельно произнес Ермаков.

– И учтите, – продолжил Вельяминов, – кроме Фомина, там могут оказаться и другие люди. В его команде четырнадцать человек и каждый из них чертовски опасен.

– Да, я знаю. Но это не имеет никакого значения.

На лице Ермакова появилась улыбка. Никогда прежде Вельяминову не доводилось видеть столь странной и загадочной улыбки.

– Желаю удачи, Ермаков.

Вельяминов протянул руку, и Ермаков ответил крепким рукопожатием.

– Ермаков, если понадобится наша помощь, дайте знать, – сказал ему на прощание Савельев. – Мы этим сучьим отродьям головы поотрываем!

Сергеев отнял трубку от уха, и лицо его приняло скорбное выражение.

– Мужайтесь, товарищи. Только что скончался наш дорогой и горячо любимый соратник по партии…

Он опустил трубку на рычаги и посмотрел на Якимова.

– Помнишь тот разговор на даче? Забудь! Мы уже проскочили поворот. Пора столкнуть эту телегу с горы. И если она развалится, то мне теперь на это совершенно наплевать!

Они стояли друг против друга, и ничто в мире, кроме них, не существовало. Их чувства были гораздо глубже и сильнее, чем взаимная ненависть, поэтому смерть любого из них уже не имела никакого значения. Их противостояние было гораздо сильнее смерти и всего остального.