Кремлевский синдром

Звонок раздался в половине одиннадцатого. По голосу Николай Игнатьевич сразу узнал помощника президента. Тот начал разговор, не здороваясь:

— Я доложил вашу проблему. Вот дословный ответ — «Бандиты и жулики любого ранга должны быть наказаны». Так что действуйте. Мешать вам не будут. Но хочу добавить от себя — когда речь идет о персонах такого масштаба, доказательная база нужна безупречная. Надеюсь, вы, подполковник, это понимаете.

Положив трубку, Борисевич так и остался стоять у телефона.

— Коля, что-нибудь случилось? Кто звонил? — забеспокоилась Таисия Поликарпов-на. Он ушел от ответа:

— Да так, по работе.

Заснуть не мог долго. Почему-то подступили воспоминания. До чего же быстро идет время. Сколько судеб прошло перед ним за время службы в милиции. Сколько возникало проблем, которые казались чрезвычайно важными, а потом забывались. Да, он честно делал свою работу. Да, взяток не брал, и даже в мыслях не допускал для себя такую возможность. Хотя в последние годы предлагали часто. Да, большинство дел он доводил до суда с блеском. Да, никогда не лизал начальственные задницы, оттого и оставался почти до пятидесяти лет майором. Все это так. Но в профессиональной деятельности он ни разу не сталкивался с большой политикой. И никогда не думал, что большая политика и криминал близкие соседи. И это совсем не подарок. Он отчетливо вдруг осознал, что стоит не только у черты карьеры, но, вполне возможно, и у черты жизни. Страха не испытал. Испытал беспокойство за семью. Мите всего пятнадцать. Тося долго не могла родить. Она ходила по врачам, ездила на курорты. Уже после родов врачи ее предупредили, что на второго ребенка ей надеяться не следует. Что будет с ними без него? Тося работает в больнице. Ее зарплаты едва хватит на скудный быт. А сыну они решили дать высшее образование.

Наконец заснул. В три часа ночи разбудил звонок. Взял трубку. Звонил начальник следственного изолятора, полковник Дуневич.

— Николай, прости, что разбудил. Но решил, надо тебе сообщить срочно.

— Что случилось, полковник? — стараясь заставить сонный мозг работать, поинтересовался следователь.

— Татьяна Могилец покончила жизнь самоубийством в камере.

— Как покончила?

— Повесилась на веревке, сплетенной из разрезанного на полосы полотенца.

— Повесилась или ее повесили?

— В камере работают эксперты. Ждем тебя. Машина управления пять минут назад выехала.

— Хорошо, сейчас спускаюсь.

Только положил трубку, снова позвонили. Дежурный по управлению офицер доложил о происшествии.

— Я уже знаю, — ответил Борисевич и поднялся с постели.

— Коля, что происходит? — спросила разбуженная ночными звонками супруга.

— По работе звонили. Спи, милая, а мне надо ехать.

— Хоть кефира на дорогу выпей, — пробурчала жена и отвернулась к стенке.

В камере с Татьяной Могилец находилось еще пять женщин. Все они выглядели испуганными и твердили, что ничего не видели. Медэксперт Гринько не оспаривал версию о самоубийстве, но допускал, что женщине помогли. Уточнить обещал после экспертизы.

Из следственного изолятора Борисевич поехал в управление. Прошествовав по пустынным коридорам в свой кабинет, первым делом заглянул в сейф, где хранились текущие дела. Раскрыл папку с делом братьев Сумановых. Контракт с подписью Фигмана из папки исчез.

* * *

После звонка Аллы Ксения напилась. Раньше она любила выпить шампанского, но, во-первых, всегда знала, когда остановиться, во-вторых, никогда не пила одна. А тут напилась так, что ноги отказывались повиноваться. Даже похороны Сергея, которые она наблюдала издали, не столь тягостно подействовали на ее психику. На кладбище все было очень красиво. Масса венков, тьма народа, речи солидных господ. Многие из них называли ее любимого «последним романтиком в бизнесе». Так хоронят только очень известных людей.

А тут, после звонка, совсем раскисла и перебрала. По дороге в ванную завалилась на ковер и долго не могла подняться. «Ну и пусть. Надо пережить эту пакость и как-то существовать дальше».

Оставаться трезвой, узнав, что в смерти любимого виноват, как она про себя называла Фигмана, «этот жирный боров», Ксения оказалась не в состоянии. Такой злобы и ярости она за собой еще не знала. Это чувство угнетало особенно тем, что она прекрасно понимала свое бессилие. Да, она сцепилась по-бабьи с женой Сергея. Сцепилась, как базарная торговка. Но она была уверена, что Зинаида довела Сережу до самоубийства. Выплеснулся женский порыв отчаяния. Она все отдаст. Ей не нужна его квартира, его деньги. Теперь, когда она узнала, что Зинаида лишь орудие, а все подстроил его лучший друг, будь он проклят, она все отдаст этой старой твари.

«Ей еще хуже. Она уже дряхлая мочалка, а я еще молодая, — думала девушка, наполняя дрожащими руками очередной бокал. — Милый Сережа, — шептала она. — Ты же был такой хороший, такой нежный… У тебя была душа. А там, в вашем бизнесе, души ни у кого нет. Вот они тебя и погубили. Надо было слушать свою девочку. Я же умоляла тебя бежать от них».