Кремлевский синдром

Она, словно наяву, вновь переживала их встречи. Она помнила каждую. Самым прекрасным из них оставалась их поездка на Кипр. У Сережи там были дела, и он взял Ксению с собой. Дела он тогда закончил быстро. Они проводили время вместе, радуясь свободе и возможности не расставаться ни днем, ни ночью. В Москве Сережа так не мог. В Москве он каждую ночь уходил к Зинаиде. А там они веселились как дети и мечтали о будущем. Каким светлым и прекрасным оно им казалось тогда. Там на пляже, когда, любуясь звездами на черном южном небе, они купались ночью без одежд, он впервые сказал, что женится на ней. Как она была счастлива! А теперь пустота. Ни его рук, ни его губ, ни милого, чуть хрипловатого голоса. Теперь она как в яме, холодной черной яме, из которой нет выхода.

Ксения сделала большой глоток шампанского, расплескала его, забрызгала халат и тапочки. Но даже не заметила, что намочила одежду.

В дверь позвонили. Она не сразу услышала. Потом долго не могла понять, откуда доносится этот навязчивый перезвон, который она считала раньше приятной мелодией. Когда поняла, попыталась подняться. Ноги не слушались. Но в дверь продолжали звонить. Она ухватилась за подлокотники кресла и заставила себя встать. Дойти до двери, сохраняя равновесие, ей все же удалось.

— Кто там еще? — спросила и не узнала собственный голос. Так неестественно и странно он звучал в пустой квартире. Она помнила остатками сознания, что Сережа ей запрещал открывать дверь незнакомым людям. Он опасался, что Ксению похитят и будут требовать с него выкуп. Он не жалел денег, он боялся, что любимую напугают или обидят. Он распорядился установить на ее площадке камеру наблюдения. Монитор поставили в прихожей. Но Ксения зацепила какой-то шнур, и экран монитора выдавал постоянную рябь.

Она еще раз спросила:

— Кто?

— Это я, Тришин.

— Кто-кто? — она не могла вспомнить фамилию. Но что-то знакомое в голове откликнулось.

— Я Гарик Тришин, юрист Сережи. Он нас знакомил.

Гарик, юрист, Тришинвсе это было из другой жизни. Из жизни, где был он, Сережа. Теперь Сережи нет, и ей казалось, все связанное с любимым исчезло вместе с ним.

— Я не в том виде, чтобы принимать малознакомых людей, — сказала Ксения, хватаясь за вешалку, чтобы удержаться на ногах.

— Я по важному делу. Откройте, Ксения. Это в ваших интересах.

Она хотела сказать, что никаких интересов у нее больше нет. Но выговорить так много слов ей было труднее, чем повернуть замок, и она открыла.

Высокого мужчину в роговых очках с гладким бритым черепом она вспомнила. Но это озарение не имело для нее ни малейшего значения. Сейчас самое главное не завалиться.

Тришин тут же оценил обстановку, вошел, закрыл дверь, поставил под вешалку кейс, подхватил Ксению под руки и, почти насильно, довел до кресла в гостиной. Усадив в мягкую колыбель из желтой лайки, забрал кейс и, вернувшись в гостиную, уселся напротив:

— Вы в состоянии хоть что-нибудь соображать?

— Нет, — честно призналась хозяйка.

— Хорошо. Сейчас мы с вами попробуем вернуться к жизни. — Он открыл кейс, достал из него упаковку с таблетками и вышел. Появился с чашкой: — Пейте.

— Что это?

— Долго объяснять. Но это вам поможет.

— Мне уже ничего не поможет, — заплетающимся языком заявила девушка, но шипящий напиток влить в себя позволила.

Наблюдая, как он достает из кейса какие-то бумаги в прозрачных папках, чувствовала, что муть в глазах постепенно проходит.

— Ну вот… Ваш взгляд явно просветлел, — удовлетворенно заметил посетитель. — Теперь я объясню вам цель моего визита.

— Объясняйте, что хотите. Только недолго.

— Постараюсь. Я пришел изъявить вам волю покойного. Вот документ, где он назначил меня своим душеприказчиком, и предсмертное письмо, предназначенное лично вам.

Ксения судорожно выхватила конверт из рук посетителя и стала нервно разрывать конверт. Но он ее остановил:

— Это вы потом прочтете, наедине с собой. А сейчас позвольте мне делать мою работу.

Она кивнула, отложила письмо на журнальный столик, но продолжала на него смотреть.

— Могу я попросить вас сосредоточиться на том, что я вам сейчас сообщу?

— Да, да, я слушаю, — ответила Ксения. Тришин выдержал паузу, дождался, пока она, наконец, на него посмотрит, и только после этого заговорил:

— Сергей Андреевич Дроздецкий оставил вам все свои сбережения и другую собственность. А это, — юрист улыбнулся и раскрыл блокнот, — с учетом его доли в синдикате Омега-Групп сто двадцать миллионов долларов только в ценных бумагах, плюс недвижимость в Хорватии, на юге Франции, свой маленький отель в Испании, пансионат на болгарских Золотых Песках, несколько квартир в столицах Европы и дача в Подмосковье. Также у вас две яхты на Средиземном море и шестиместный реактивный самолет марки «Гольфстрим»…

— Хватит. Я не понимаю, что вы говорите?

— То, что вы слышали. Теперь вы одна из самых богатых женщин России, — Гарик закрыл блокнот и тяжело вздохнул: — Что для вас не только приятно, но и опасно. Считаю своим долгом посоветовать вам, пока я буду заниматься вопросами наследства, срочно уехать. Вы же, кажется, не москвичка?

— Я из Перми.