Кремлевский визит Фюрера

Итак, в дело пошло уже прямое влияние США, и все завертелось — хотя и не так быстро, как желалось бы… Финны пожаловались, Авеноль — внял, и тут…

И тут за сынов финских хладных скал пламенно вступился представитель знойной Аргентины Пардо… 5 декабря он представил в секретариат Лиги протест, заявляя, что СССР попрал принципы международного права, и предложил его безоговорочно из Лиги исключить. Ну еще бы — так было хорошо в Лиге с наркомом Литвиновым! Он так заботился о «коллективной безопасности» для Запада, так был дружен с Соединенными Штатами… А вот нарком Молотов в ответ на увещевания президента Рузвельта посоветовал последнему позаботиться о независимости Филиппин…

И тут… И тут к Пардо в его обличении «беспардонных» Советов присоединились правительства Уругвая и Венесуэлы…

А в США провели очередной опрос «общественного мнения», и 88 процентов опрошенных ответили, что они — на стороне Финляндии, и лишь 1 (один) процент выразил симпатии России…

И янки тут же объявили «моральное эмбарго» на торговлю с СССР.

Ситуация оживлялась…

12 декабря наш НКИД получил телеграмму от де Матта — председателя свежего Комитета Ассамблеи Лиги Наций по финляндскому вопросу.

Де Матт— вопреки русскому толкованию его фамилии — весьма любезно предлагал СССР «прекратить военные действия и при посредстве Ассамблеи начать переговоры для восстановления мира».

Де Матту — тоже весьма любезно — не ответили…

И 14 декабря Совет Лиги принял решение признать, что «Советский Союз своими действиями поставил себя вне Лиги Наций…»

За исключение голосовало 29 стран из 52 стран-участниц. 12 стран вообще не прислали на ассамблею своих представителей, а 11 не стали голосовать за исключение. И среди них — скандинавские страны: Швеция, Норвегия и Дания… Делегат Швеции Уден от имени всех трех заявил о неприсоединении к санкциям против СССР.

Иными словами, скандинавы, отделенные от СССР Финляндией, отнюдь не поддержали финнов — уж очень явно те были не правы в своем конфликте с нами… И это, надо сказать, при том, что русских в Швеции особо не любили. Мы быстро забываем то, что забывать не следовало бы, а вот в Европе часто помнят и то, что давно надо было бы забыть. И шведы помнили как свой крах под Полтавой — когда они шли на Москву, да так и не дошли, так и тот ледовый поход петровских гренадёр и казаков, которые чуть не дошли по льду до Стокгольма…

И все же у шведов — в отличие от финнов — здравого смысла и политической трезвости хватило. Мы это увидим еще позднее…

А НА ГРАНИЦЕ СССР и вновь образованного польского генерал-губернаторства тоже происходил конфликт — уже между германскими и советскими военными…

Генерал-полковник Кейтель сообщал об этом статс-секретарю аусамта Вайцзеккеру. А тот в своем меморандуме от 5 декабря 1939 года доносил в свою очередь руководству германского МИДа: «Недавно на границе России и генерал-губернаторства снова произошли пререкания, в которых участвовала и армия. Выдворение евреев на русскую территорию происходило не так гладко, как, вероятно, ожидалось. На деле практика была, например, такой: в тихом месте в лесу тысяча евреев была выдворена за русскую границу; в 15 километрах от этого места они снова вернулись к границе с русским офицером, который пытался заставить немецкого офицера принять их обратно»…

Ситуация была трагикомической — никому не требовались новые граждане из числа «самого талантливого в мире» народа…

Да, жившему в панской Польше припеваючи, «избранному народу» в генерал-губернаторстве жилось теперь плохо. Но почему-то он в сопровождении чинов вермахта прорывался через «тоталитарную» русскую границу, а не в «демократическую», скажем, Литву, а оттуда — в западные демократии. Наверное, ему бы позволили отплыть и морем через Данциг за океан — если бы его там были бы готовы принять… Но вот же — незваных «избранных» польского происхождения принимать от немцев — пусть и со скандалом — приходилось только русскому Ивану… Как будто в России «избранных» было меньше, чем в Америке…

Многое смешивалось в то время в Европе в одно — трагедия и фарс, трезвый расчет и слепая злоба… И ко всему этому примешивались раздумья многих о России…

10 декабря 39-го года уже знакомый нам Евгений Васильевич Саблин писал Ариадне Владимировне Тырковой-Вильямс из Лондона в Лондон… Письмо он определял как некую исповедь в письменной форме, да оно таковым и было…

Автор не может его привести полностью, а хотелось бы — столько в этой исповеди было искренней любви к Родине, которой Саблин из-за службы по дипломатическому ведомству толком-то и не знал — как сам в том и признавался…