Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств)

— Да как же про ядерную бомбу-то можно комедию? — продолжал удивляться Нилин.

— А вот это уже государственная тайна, — смеялся автор «Веселых ребят».

— Я боюсь покидать это здание, — признался Луков. — Давайте пить и закусывать, пока нас не выгонят.

— Думаете, нас с вами сразу по черным марусям раскидают? — похихикивал Эйзенштейн. — А где Пудовкин?

— Вон он, с Зощенко пьет.

— Тоже боятся.

^{Докладная записка Б. З. Шумяцкого И. В. Сталину и В. М. Молотову о награждении работников кинематографии с приложением проекта постановления. 15 ноября 1936}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф Б. З. Шумяцкого, правка — автограф В. М. Молотова. [РГАСПИ. Ф. 82.Оп 2. Д. 957. Л. 7–8]}

И действительно, Пудовкин и Зощенко оторвались от своего столика, лишь когда фойе опустело и официанты перестали реагировать на призывы и щелчки пальцами.

— Я тоже пойду, — сказал Александров и стремительно пожал оставшимся руки.

— А мы допьем и доедим, — пробормотал Леонид Давидович.

— Да ну вас к черту! — воскликнул Эйзенштейн. — Терпеть не могу уходить последним, как какой-то забулдыга.

— А как же капитан? — робко бросил Луков вслед Сергею Михайловичу. Через минуту ушел и Нилин. Вот теперь стало совсем жутко.

— Могу налить еще полстаканчика, — предложил ласково официант и принес остатки красного. Ушел Луков последним.

Выйдя на улицу, он решил, что пойдет пешком через эту теплую августовскую ночь до самого дома, но едва сделал несколько шагов, как его молча схватили сзади, с силой больно пригнули, подкатил черный ЗИС, раскрылась дверца, и несчастного швырнули на заднее сиденье. Двое прижали его с обеих сторон, один сел рядом с водителем и грубо гаркнул:

— Поехали, едрён корень!

Если Эйзенштейн сегодня не упал с инфарктом, то Луков чуть не умер сейчас, в автомобиле, но услышал в голосе грубого мужлана на переднем сиденье интонации Борьки Андреева, в зеркальце водителя увидел за рулем Марика Бернеса. Глянул налево и направо — Петька Алейников и Колька Крючков!

— Ребята! — пробормотал он обмяклым голосом. — Это вы?

— А ты думал кто? — зло пробасил Борька.

— Думал, архангелы в погонах? — голосом Вани Курского проблеял Петька.

— Все уже ушли, а наш Гамлет засиделся до конца трагедии, — изображая злобного, проскрипел Крючков.

— Темная ночь, только пули свистят по Москве, — пропел Марик своим задушевным голосом.

— Едем-то куда? — спросил Леонид Давидович.

— Как куда! — заржал Андреев. — На Донбасс. Фильм переснимать. Или, как говорит товарищ Сталин, фильму. Мы уже наслышаны, как об нас задницу вытерли.

— А поехали, братцы, в мой Мариуполь, — вздохнул Луков.

— Да хоть куда, лишь бы догнаться, — возмутился Алейников. — Два часа ни капли во рту, пока тебя ждали.

Какое счастье, что не архангелы, а два бойца — Бернес и Андреев, одновременно и три тракториста — Андреев, Крючков и Алейников, караулили его в эту ночь на Старой площади. Минута — и все пятеро уже сидели за столиком в «Метрополе», где имелся зал для таких ночных проходимцев. Луков размяк и опьянел, сетовал:

— Режиссер за все отвечает, режиссер по шапке получает, народ режиссера знать не знает…

— Это что, начало поэмы? — спросил Бернес.

— Режиссер по лезвию ножа ходит, — продолжил Луков. — А всенародные любимцы — вы. Шпана шпаной, а народ вас любит, всюду узнает. Вот вы, трактористы, чего только не вытворяли, а вас за это только еще больше обожают.

Сыграв за два года до войны у Пырьева в «Трактористах», Борька, Петька и Колька огребли такую славу, какая не снилась ни одному актеру Советского Союза. Видя их, девушки визжали, им несли цветы, их всюду пытались угостить, от них требовали автографов и присылали записки: «Хотя бы ночь с тобой, а наутро выброшусь с балкона!» Однажды, приехав в Киев, троица увидела на вокзале свои лица, вставленные в транспаранты на место Сталина, Молотова и Хрущева. Там же произошла история, которую они до сих пор никак не могли поделить, и сейчас, пьяные, снова принялись спорить:

— А я говорю, Николая с нами тогда не было, — подначил Алейников.

— Да был он! — пробасил Андреев.

— Да был я! — хлопнул себя по колену Крючков.

— Только он не в кровати, а отдельно на канапе, — припомнил Андреев.

— И ты, Борис, тогда прямо сквозь витрину вошел, кругом же осколков было — мать честная! — воскликнул Алейников.

— Да какой через витрину! Я охранника узлом завязал, он и не пикнул, — возразил богатырь Андреев.

— А что ж он тогда утром с ружьем перед входом оказался? — спросил правильный Крючков.

— Представляете, братцы, ночь, Крещатик, мы с ног валимся, а я смотрю — свет горит и кровать огроменная такая, как во дворце… — начал Андреев. Почему-то пьяным кажется, что они впервые открывают миру тайны своих похождений.

— Да знаем мы эту вашу фраерскую историю, сто раз слышали! — возмутился Бернес.