Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств)

— Придется искать другую сферу деятельности Никитиной, — сообщил опечаленный Большаков, возвращая первый вариант сценария. — Берия сказал: «Лучше пусть пока никто не знает о наших разработках по атомному оружию».

— Да ежу понятно, что мы ищем пути к созданию своей бомбы, все об этом знают! — возмутился Александров и стал размышлять, в какой области науки может работать Никитина. Остряк Катаев подсказал тему:

— Пусть она выстраивает схему превращения обезьяны в человека, это же чудовищно интересно. Я до сих пор не могу взять в толк, как сие происходило.

— А цель?

— Цель — превращение всяких выродков в нормальных людей. Пусть она работает с обезьяной, у которой повадки Гитлера. Найдите такую. Это будет убийственно смешно. Или, еще лучше, с повадками главного агитпроповца, вашего однофамильца. Пусть она умеет кричать одно слово: «Запретить!»

Во втором сценарии Никитина работала с обезьянами в области рефлексологии, но и тут нашлись противники: мол, это карикатура на работы гениального Павлова, и как раз сработало то самое «Запретить!», высказанное Несвятым Георгием, будь он неладен.

Успокоил и нашел выход из положения все тот же замечательный академик.

— Не кипятитесь, голубчик, ничего страшного. Пусть ваша Никитина занимается проблемами использования энергии солнца. Это не менее интересно, а в будущем станет важнейшим из направлений, — дал совет Петр Леонидович.

Наконец с его легкой руки сценарий утвердили, можно снимать, а тут еще с чехами подфартило. Благодарные советским людям, освободившим их от кичливых бошей, они часто приглашали наших деятелей искусства к себе в страну, в отличие от многих других не подвергшуюся разрушениям. Чехи пригласили в Прагу Дунаевского, устроили ряд концертов Пражского симфонического оркестра под руководством доброго Дуни, а заодно и Орлова с Александровым подтянулись со своими выступлениями. Оказалось, чехи без ума от их кинокомедий. Побывав на пражской киностудии «Баррандов», Александров слюнками истек от зависти, видя новенькие умопомрачительные павильоны, совершенное оборудование, манящие высоченные операторские краны. Любочка же готова была умереть на блистательной лестнице, по которой в «Девушке моей мечты» скакала венгерка Марика Рекк, такая же платоническая любимица Гитлера, как Орлова — любимица Сталина.

— А вам не кажется, что эту лестницу они слизали с нашей из «Веселых ребят»? — усмехнулся Александров.

— Кажется, — согласилась жена. — Но эта куда шикарнее, заграничнее. Я обязательно должна на ней танцевать!

Александров был не первым советским режиссером на студии «Баррандов», до него сюда уже проник Савченко и снял комедию «Свадьба с вензелями» по водевилю прошлого века «Аз и ферт». Фильм так и переименовали: «Старинный водевиль». Чехи охотно согласились распахнуть павильоны и перед Григорием Васильевичем, знай только деньги плати. Так мосфильмовцы временно превратились в пражфильмовцев, а Орлова ласково называла студию «Баррандов» бараночками.

Осень в Праге оказалась просто упоительной. Чехи носили русских на руках, могилы советских воинов всюду были украшены коврами из живых цветов, а там, где в бою пролилась кровь нашего бойца, об этом сообщала воткнутая табличка, горела лампадка и тоже росли милые цветы.

Зная, что на «Баррандов» снимается советский фильм, организаторы различных представлений не давали покоя артистам, занятым в съемках, таскали их по всем городам. В Брно устроили выступление на переполненном стадионе, к машинам несли на руках, от стадиона до вокзала провожала огромная толпа, на вокзале, едва поезд тронулся, тысяча голосов запела «Ходни штести, здраве» — песню, с которой чехи провожают любимых гостей. Поезд ехал медленно, и еще долго слышалось это пожелание счастья и здоровья, Любовь Петровна все махала ручкой из окна вагона и плакала, и Григорий Васильевич тоже плакал. Потом сказал:

— Знаете, любовь моя, есть такое понятие — исторический оптимизм. Оно свойственно мне и вам, всему нашему народу. Потому мы и непобедимы. Потому что мы — исторические оптимисты. И наш фильм должен выразить это ощущение. Такая чудовищная война закончилась только что, земля еще дымится и пахнет кровью, а мы уже поем и смеемся.

— Как дети, — добавила Орлова и счастливо прижалась к груди любимого мужа.

— И хорошо, что нам не дали снимать про ядерную бомбу, — радостно произнес Александров. — Это бы только утяжелило фильм. Весь мир боится этой проклятой бомбы. А вот энергия солнца — совсем иной коленкор. В самом этом понятии есть животворящая сила. Фашисты и вся мировая сволочь питаются энергией мрака. Мы, советские люди, питаемся энергией солнца. Вот о чем фильм. Может, так и назвать: «Энергия солнца»?

— Лучше проще, как сейчас: «Весна», — выдохнула Орлова, все еще в счастливом экстазе после успеха в Чехословакии.

Подошел Черкасов:

— Хорошо, братцы! В Гражданскую мы с этими чехами воевали, а теперь — такая любовь! А пройдет время, и нас все так будут встречать — и венгры, и немцы, и всякие прочие шведы. После такой войны все народы осознают, вот увидите, навсегда осознают!