Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств)

— Ну что ж, очень хорошо, научились снимать. Такие вещи можно смотреть много раз. Не надо лишь чрезмерно увлекаться повторением отдельных деталей, особенно мелких, что не только затягивает картину, но и часто просто надоедает. В хронике заглавные надписи и пояснительные должны быть особенно короткими. В прошлый раз смотрел «Советское искусство», так там вновь люди распоясались и перечислили всех, вплоть до курьеров.

Тут Шумяцкий еще больше обрадовал Хозяина, показал цветной кусок первомайской хроники.

— Вот это сделано хорошо, — сказал Сталин. — Так держать. А что, цветные съемки по-прежнему представляют сложность?

— Пока да, товарищ Сталин.

— Передайте людям, которые над этим работают, что я одобряю их труд. Хроника — интересный вид искусства, она у нас заметно идет в гору, ее приятно и поучительно смотреть. Надо только не дробить ее на множество разных картин, а наоборот, совершенствовать ее качество. И тут лучше меньше, да лучше. Ну, а что у нас на второе?

— Лирическая комедия «Любовь Алены». Только прошу сразу прощения, она немая.

— А вот это полное безобразие, товарищ Шумяцкий! До сих пор делать немые фильмы! А комический элемент, без чего картина не вызовет такого интереса, хотя бы даже и лирическая, в ней есть?

— Да, эти элементы есть, но в недостаточном количестве.

— Что же помешало?

— Мешает отношение к комедии, товарищ Сталин. Неправильность отношения критики заключается в том, что она до сих пор часто указывает нам на недопустимость привлечения комической формы для трактовки значимых явлений современности.

— Чепуха. Плюньте на добродетельных скукоделов!

— Вот в этой картине вы не увидите многое из того, что было в ней раньше и что было, на мой взгляд, неправильно изъято, хотя я с этим решительно спорил.

— Что же именно?

Шумяцкий стал подробно перечислять все глупости цензуры: вместо директора стал замдиректора, потому что нельзя, чтобы директор оказался объектом комедийных ситуаций; убрали сцену прохода бабы Алены с мужем по дороге, по которой вначале проехали в автомобиле мисс Эллен со своим мужем, американским инженером, мотивируя это требованием не противопоставлять проезд в автомобиле американского инженера хождению колхозников — у нас что, колония для иностранцев, когда они к нам приезжают на автомобиле, а колхозники идут в лаптях?

И так далее по всем мелочным идиотским пунктам. Выслушав, Сталин фыркнул:

— Ну и зря вы согласились на эти изменения. Давайте, показывайте фильму.

Главный зритель стал смотреть, картина особенного впечатления не производила, если бы не мисс Эллен. Он не поверил своим глазам, а когда картина кончилась, первым делом спросил:

— У меня что-то со зрением, или в фильме и впрямь снялась Грета Гарбо?

— Нет, товарищ Сталин, — засмеялся нарком кино. — Я понял, кого вы имеете в виду. Мисс Эллен. Ее играет новая молодая актриса, очень перспективная. Сейчас она закончила сниматься в главной роли у Александрова.

— Да что вы! И как звать?

— Любовь Орлова. К сожалению, на съемках картины у нее с Александровым случился роман, и они поженились.

— Отчего же к сожалению? — усмехнулся Хозяин.

— К сожалению для многих ее воздыхателей.

— М-да… Так вот. Ничего особенного не произошло бы, если бы все осталось так, как было, а картина от этого выиграла бы, потому что была бы смешнее.

^{Л. П. Орлова. 1940-е. [ГЦМК]}

Ложась спать после этого просмотра, Сталин тихо в одиночестве смеялся: каков гусар этот Александров! И в Америке саму Грету Гарбо оприходовал, и в России нашел себе точную копию. Да еще и лучше, чем та американская пустышка, защитница половых свобод.

— Вот набичвари! — ворчал главный обитатель Кремля. — Всех обскакал! — И с горечью вспоминал, как на заре его любви с Надей они ходили в кино, чтобы там в темноте целоваться, и ей хотелось быть похожей на Джеральдину Фаррар.

Смешная, милая, бедная, бедная Татька! Как же ты могла? Что же ты наделала, любимая? Воспоминания затапливали сердце, хотелось сделать что-то, что он обещал Надежде Сергеевне, но так и не сделал. Например, смягчить участь раскулаченных.

В мае вышла статья Горького об ужесточении классовой борьбы, великий гуманист вдруг бросил клич: «Если враг не сдается, — его уничтожают». А тот, кого то и дело обвиняли со всех сторон в излишней жестокости, подготовил и выпустил указ о восстановлении бывших кулаков в гражданских правах.