Кремовые розы для моей малютки (СИ)

— Может, может! — почти пропела смуглая красавица. И, схватив пропуск, выпорхнула за дверь.

Интерлюдия

Из несуществующей рукописи, никем и никогда не написанной

Патрик окинул взглядом ладную фигуру цыганки: хороша «фараонова дочь», ай, как хороша! Грива-то какая, аж до пояса…эхх! Грудь, задница — налитые, талия — вот-вот переломится, а щиколотки — те двумя пальцами обхватить можно. «Да не моими, меньшими», усмехнулся Патрик.

В охапку б ее сейчас, да в каморке своей закрыться, да суток трое оттуда не выходить. Нет, столько ему начальство не позволит. Да хоть сутки выпросить! Сутки в постели с такой красоткой — как в чаду. Лишь бы простыни под вами не загорелись, аха-ха-ха! Хрен с ними, с простынями — и на полу можно неплохо устроиться, аха-ха-хаа!.. прямо на голом полу, аха-ха-хах! …пока доски не запылают, ах-хаха-хах! Томаса только другу на время пристроить — а самому в огонь. В самый жар. Ему ли огня и жара бояться…

— Поцелуешь? — он подмигнул смуглой красавице.

— Никак нельзя. Ты — другую любишь, я другого… зачем зря баловаться? Грех это.

Она покачала головой, и трехъярусные серебряные серьги зашелестели.

— Давай я тебе лучше погадаю.

— Денег нет, одна мелочь осталась, — сказал Патрик. И, в доказательство, побренчал медяками в кармане. Ох, позорище… — а тебе за гаданье платить надо. Не серебром тебя — золотом осыпать. Откуда золото у бедного полицейского сержанта?

Цыганка замахала руками.

— Не надо денег, красавчик, ничего не надо! Даром тебе все скажу!

— Что так? — не поверил он.

— День такой.

— В первый раз о такой благотворительности слышу… надо же! — недоверчиво сказал Патрик.

— Нельзя сегодня денег брать, Бог накажет. А мы Бога чтим.

— Ладно, уговорила. Гадай!

И небрежно протянул ей правую руку. Две смуглых женских кисти — узкие, сложенные ковшиком — приняли здоровенную мужскую кисть. Цыганка нахмурилась и покачала головой.

— Жить тебе осталось, бриллиантовый мой, три дня, три ночи, да еще три часа. Нет, больше ничего не вижу…

Патрик оглушительно захохотал.

— Зря смеешься, красавчик, — сказала цыганка. — Другому бы соврала, а тебе — нет, не могу. Щедрый ты, добрый, сострадательный, рано тебе уходить. Особенно теперь… — она вздохнула и покачала головой. — Ну, видно, так Ему надо.

— Кому — Ему?

Патрик обнял ее за талию. Но цыганка ужом выскользнула из его могучих объятий.

— Богу. Кому ж еще? А за друга не переживай, — цыганка потрепала пса по загривку. — Не пропадет он. Ну, прощай! Там — встретимся, тогда и поговорим, — подмигнула она, блеснув зубами.

Перекрестила его трижды, опять вздохнула и пошла.