Кремовые розы для моей малютки

… Пулей вылетела из подъезда — и чуть не закричала от радости. Прямо перед ней, метрах в десяти, была остановка, как раз в эту минуту пришел автобус — и несколько любителей поздних прогулок заходило в его чрево, ярко освещенное и согретое за день. Входные двери должны были вот-вот захлопнуться…, но Мерседес удалось запрыгнуть внутрь, к теплу и свету, к обычным людям, а не загонщикам. Она оказалась — пусть и временно! — но в безопасности, а Черное Чудовище — осталось там, снаружи. Две остановки… всего две остановки… и вот он, дом. Пансион «Под платаном». Она взлетит по лестнице, чмокнет в щеку миссис Броуди и, вместе с ней, сядет пить чай. А потом — закроется на все замки, и даже кресло… нет, комод!.. к двери придвинет. И, наконец, уснет. А за ночь преследователь забудет о ней, наверняка и навсегда. Хватит с нее и того чудовища, которое уже есть, с двумя ей никак не справиться. Ох, как же спать охота… только бы не заснуть прямо здесь… только бы не заснуть.

Перед глазами медленно поплыл туман, и дома, мимо которых они проезжали, почему-то стали качаться из стороны в сторону… деревья тоже качались, а некоторые (тут она зевнула) зачем-то перебегали дорогу, по одному или по двое, по трое… Не спать, не сметь! Мерседес закусила нижнюю губу и сильно ущипнула себя за руку. Сильно и очень больно. Зато глаза перестали слипаться. Правда, усталость по-прежнему давила ее камнем. Ничего, как-нибудь. Она сильная, она справится. И на асфальте, в подвале или на чердаке заброшенного дома, а то и, упаси Господи, в заросшей бурьяном канаве, спать сегодня не будет ни за что. Прошло то времечко!

— Улица Коронации, — буркнул шофер, и Мерседес, опомнившись, бросилась к распахнутым дверям.

…И вот она — заветная дверь пансиона. Мерседес улыбнулась: наконец, наконец-то! Бедная миссис Броуди, наверное, вся уже извелась. Вон, все окна темные, одно ее светится. Как приятно знать, что тебя кто-то ждет, и этот кто-то — очень хороший. Умный, добрый и вообще.

— Ку-ку! — громовым басом произнесли за ее спиной.

Она резко обернулась и чуть не заорала: перед ней стояло Черное Чудовище, и тень его накрывала Мерседес полностью, с головой. Догнал, догнал, сволочь! Гад, гад, гад! Предугадывая желания девушки проскочить в дом, он опередил ее — как-то незаметно, молниеносно закрыв собой весь дверной проем. А сейчас он ее схватит и убьет… даже ножа, удавки или кастета не понадобится. Вон кулачищи какие — такими только железо гнуть или чьи-то шеи ломать.

Мерседес ужом вывернулась из кольца протянутых рук и, перебежав газон, залезла на старый платан. Каждое движение давалось ей с неимоверным трудом, к ногам будто привязали чугунные гири, а сердце едва не выскакивало из груди. Конечно, можно было заорать: и миссис Броуди вызовет полицию. Но пока приедут, он ее точно убьет, а потом и до миссис Броуди доберется. Нет уж. И она лезла все выше и выше, пока не добралась до развилки. Зацепившись руками за одну из ветвей потолще, помощнее, девушка затихла. Выдохнула…, а потом осторожно выглянула из гущи ветвей.

Фигурный фонарь над входной дверью освещал асфальт, местами разбитый, и двух каменных львов, с обшарпанными носами и гривами. Черное Чудовище — наглое, быстрое и опасное, будто испарилось. Или втянулось в черноту поздних сумерек, из которой так же внезапно и появилось. Мерседес потерла глаза свободной рукой. Может, ей мерещится эта пустота, свободная от кошмарного загонщика? Нет, не мерещится. Хо-ро-охх! — шо.

— Ты, что, там и спать собралась? — послышался снизу грустный и даже немного жалобный бас. — Свалишься же нафиг, покалечишься. Я же тебя поймать не успею.

И тихо добавил: — Дура.

Но Мерседес услышала его и рявкнула:

— А ты убийца! И не заговаривай мне зубы, все равно не поверю.

Ответом был громовой смех.

— Вот так меня еще ни разу не называли! Полицейский я. Правда, еще стажер. Во, глянь, — он раскрыл удостоверение и повернул его к свету.

Мерседес осторожно высунула голову из гущи ветвей, прищурилась и медленно, очень старательно, прочла вслух:

— Майкл Гизли. Хотела бы сказать: «очень приятно», но язык что-то не поворачивается. Сегодня вечером как-то не до этикета.

— Да и пофиг. Я понимаю, ноги у тебя длинные, че б не бегать, — философски произнес Гизли. — Вопрос: зачем?

— Дурацкий вопрос! Испугалась, — фыркнула девушка.

— Меня?!

— Тебя! Ты на себя в зеркало давно смотрел?

— Три дня назад, — буркнул Гизли. — Че там долго рассматривать.

— В карманное, что ли? Бг-г! В нормальное глянь — натуральный громила из подворотни, бандит. Я и…

Гизли вздохнул.

— Ты и… угу. Слезай, давай. Не бойся.

Девушка засмеялась.

— А мне тут, наверху, больше нравится. Тут как-то надежнее.

— Щас залезу и стащу.

— Тебя выдержать — нужен дуб. Столетний. Тебя даже этот платан — и тот не выдержит.

— Слезай, говорю!

Из листвы показалась тонкая девичья рука и пальцы, сложенные в маленький, изящный кукиш. Исчезла она так быстро же, как и показалась, и Гизли («черт побери!!!») не успел ее схватить.

— Пока-пока!