Кремовые розы для моей малютки

К счастью, шеф оказался на месте, но поход в лабораторию — всецело одобрил. Результат анализа немного умерил уже было разгулявшееся воображение громилы-стажера. Взятая из ведерка в саду кровь оказалась свиной. Зачем ею поливать деревья и цветы — до этого ни господин комиссар, ни его подчиненные, ни судмедэксперт, увы, не додумались. Каприз богатой старушки или необходимость, одобренная садоводами? А черт его знает, хмыкнул Новак, психиатрия и садоводство — не моя территория. Чего задумались, мужики: не человеческая кровь, криминала нет — вот и ладушки. Преотлично же!

— А я б не удивился, если б эта баба кого-то зарезала, — мрачно произнес громила-стажер. — Ух, какая ж она противная… брр! «Деточки», «малюточки», усю-сю-сю-пусю, прямо блевать тянет!

— Медведь прав, — поддержал его Самуэль. — Такая там красота неземная, а хозяйка — будто жирный черный паук в розовом кусте. Улыбается, а глаза у самой злющие.

— Во-во! Кажется: только отвернешься, а она тебя зубами — цап! И берегись, пока не сожрала! Обернешься — снова усю-сю-сю, «деточка моя»… тьфу.

Господин комиссар внимательно посмотрел на своих подчиненных. Интересно-о…

— Сколько слов, а главное забыли.

— Показали мы ей фотографию этого типа, шеф. Ах, говорит, деточки, у меня столько покупателей, разве всех упомнить? Может быть, и приходил такой, может быть, может быть. Или в центре города сталкивались, хотя редко я туда выбираюсь. Старенькая, слабенькая — не то что вы, малюточки мои.

Майкл Гизли скривился от отвращения.

— Ладно, ребята, пока свободны.

Господин комиссар задумался: по-хорошему, следовало бы взять разрешение на эксгумацию тела Патрика О*Рейли, да что толку? Ну, найдут в его желудке остатки этой сладкой дряни. Ну, возьмет ее Новак на экспертизу… да все равно ведь ни черта в ней не обнаружит, к гадалке не ходи.

Да и что от себя-то скрывать — присутствовать на эксгумации господину комиссару не хотелось. Стыдно кому-то признаться, но даже за четверть века он, полицейский, так и не смог привыкнуть к этому зрелищу. Опыт опытом, а вот поди ж ты… Господин комиссар вспомнил, как два месяца назад ему пришлось дважды проводить эту процедуру, и его вновь передернуло.

И тут Фома увидел на краю стола пирожок. Очень пухлый и румяный, будто вот-вот из печи. «Кто смел, тот и съел», усмехнулся господин комиссар. Его зубы впились в нежное тесто…ооо! просто невероятно, до чего же вкусно! А пахнет-то, как! Интересно, кто его принес и почему оставил? Надо будет потом деньги отдать, компенсировать, угу-угу… не забыть бы. Фома, со вздохом сожаления, отложил треть на бумажную салфетку. Надо же растянуть удовольствие, хоть немного, хе-хе.

Он снова глянул на пирожок — и волосы зашевелились на его голове. Из отверстия, вместо крема, на стол полезли… черви. Да не мучные, не дождевые — могильные. Ошибки быть не могло. Они, «красавчики». Вид их господину комиссару был знаком слишком хорошо. По долгу службы, ему довелось провести не одну эксгумацию и не одно запоздалое опознание. Черт его подери, он так и не смог привыкнуть к этому зрелищу. К горлу подкатила тошнота… какая дрянь над ним сейчас подшутила — так мерзко, так зло?! «Вот я ему», подумал Фома. Но потом профессиональное любопытство возобладало над отвращением, и господин комиссар осторожно потрогал пальцем извивающегося червя. И ничего не ощутил — ни упругости мерзкого тельца, ни его движения. Фома потрогал еще двух червей, потом — еще… Удивительное дело! Палец неизменно упирался в стол — местами пыльный, местами забитый бумагами, но абсолютно лишенный какой-либо живности. А червяки, между тем, продолжали выползать из отверстия в пирожке и «плясать», извиваться… будто корчиться в предсмертной агонии.

Галлюцинация, догадался Фома. Интересно, какой дряни я успел сейчас нажраться. Но если это вещдок — зачем мне его подкинули анонимно? И ни слова, ни полслова не сказали и не написали? Свинство какое-то! Комиссар полиции уписывает пирожок с наркотой. Господи, как хорошо, что этого никто не видел!

Фома крепко зажмурился и потряс головой. Ну-ка, ну-ка… Когда он открыл глаза — червяки по-прежнему ползали по столу, копошились среди сваленных в груду папок и протоколов, извивались в коробке среди ручек и карандашей, а один — устроился на пресс-папье. Господин комиссар даже застонал от досады и негодования.

— Самуэль!

Тот перестал писать и вопросительно посмотрел на своего шефа.

— А теперь рассказывай — точно, в подробностях, при каких обстоятельствах он у тебя оказался.

Самуэль понурился.

— Простите, шеф. Знаю, не стоило брать ничего его — там, но ужасно есть хотелось. Не завтракал я сегодня.

— И поэтому ты его стырил. Или изъял, под шумок?