Кремовые розы для моей малютки

Он вспомнил, как там, в кукольном домике — кажется, его кто-то назвала «пряничным», как в старой, очень злой сказке — они зашли в похожую дверь. Одну из дверей в подвале, оказавшемся неожиданно огромным. И за той крепкой, окованной сталью, дверью — была комната. Совсем небольшая. Они зашли туда — и обомлели. В уютном и явно дорогом кожаном кресле восседал… скелет, а вокруг него как будто парили в воздухе крохотные скелетики. С настоящими крылышками, брр!

— Миссис Тирренс, зачем вы храните в подвале мужской скелет? — спросил господин комиссар, когда все заняли свои места.

— Это мой покойный муж, Арчибальд. Милый Арчи, красавчик и весельчак. Он так много дал мне, так меня любил. И ноги у него были невероятной красоты, хи-хи! Господин комиссар, я тоже его сильно любила…и, когда он умер, не смогла с ним расстаться. Одна мысль, что его навсегда скроет земля, тьма могилы, а там эти мерзкие, белесые… фу, гадость! Я решила избавить тело моего драгоценного мужа от подобной участи. Я весьма недурственный химик.

— И как вам это удалось?

— Ах, господин комиссар! Зачем вам эти мелкие, малоприятные подробности, — ласково улыбнулась старуха. — К делу они отношения совсем не имеют. Уверяю вас!

— Ну, хорошо, оставим это… пока. Зачем там скелеты птиц?

— Мой дорогой Арчи при жизни их так любил, — вздохнула миссис Тирренс. — Мелких, сладкоголосых пичужек. Арчи любовался ими каждый день, с восхода и до заката. Разве могла я лишить его этой радости после кончины? Разумеется, не могла.

Старуха залилась нежным румянцем и потупилась.

— Это было так приятно, так женственно! Сидишь, духами и пирожными благоухаешь. В пальчиках иголочка о-остренькая, рядышком еще штук десять, разной толщины, хи-хи-хи! И розы, все розы вокруг — я в саду работать люблю. Сидишь, ковыряешь птичью головку… прелестно, прелестно!

От глубокого, самодовольного вздоха ее мощная грудь бурно заколыхалась.

— Живую? — только и смог произнести Фома.

— Разумеется, мертвую! — круглые глаза миссис Тирренс уставились на этого непонятливого полицейского. — Я же ценитель, гурман… а не изверг. Фу, господин комиссар, фу и фи!

Господин комиссар помотал головой, будто стряхивая малоприятное воспоминание.

— Вы ведь не всех постояльцев туда приводили, не так ли?

— Никогда и никого.

— А почему, миссис Тирренс? — прищурился Фома.

— А не каждый достоин. «Много званых, да мало избранных»[i], — парировала старуха.

«Вот же наглая баба!», развеселился господин комиссар. «Редкостный, штучный экземпляр!»

— А вот ваша служанка решила показать Комнату с Красотой, как она ее называла. Произвести впечатление на жениха.

— Дурочка она, — беззлобно сказала старуха и пожала плечами. — Впервые в жизни меня ослушалась, башку снесло от чувств. И ничего хорошего из этого не вышло.

— Вы правы, миссис Тирренс, — улыбнулся господин комиссар. — Отравить кричащего о «преступной бабе!» гостя, потом подбросить его труп на автостоянку — в самую роскошную и машин, потом — написать анонимку на собственную внучку, желая подставить ее и упечь в тюрьму… вы однозначно правы — все это хорошим назвать никак нельзя.

Старуха уставилась на него в упор.

— Да не травила я его, господин комиссар! Вы с ума, что ли, сошли? Зачем мне травить это ничтожество, какой резон? Он меня веселил временами, такой был милашка, пустой был человек — а приятный. Легкий, как облачко! Я его даже «кремовыми розами» за это бесплатно угощала, и не раз.

— Как, совсем бесплатно?! С трудом в такое верится.

— Абсолютно, господин комиссар. Ни пенса с него, бывало, не брала.

— Поразительная благотворительность, — хмыкнул Фома. — Что, и обычными угощали, и теми, другими, а?

— Какими это — «другими»?

— Миссис Тирренс, вы прекрасно понимаете — какими, — по-заговорщицки подмигнул ей господин комиссар. — Вы уже полгорода ими ласково перетравили, подсадили на них большую часть состоятельных людей. Мы все равно дознаемся, лучше признайтесь сами.

— Чистосердечное признание хотите, господин комиссар?

— Да не мешало бы. Вы же не будете отрицать, что ваши знаменитые «кремовые розы» — точнее, их часть! — под завязку нашпигованы какой-то дрянью. И я могу это доказать. Полагаю, рецепт ее мы обнаружим в ваших бумагах, миссис Тирренс.

Старуха взглянула на него снисходительно и произнесла, без обычного присюсюскивания:

— Его еще разобрать надо, господин комиссар. Рецепт ведь не просто сложный, а ОЧЕНЬ сложный. Да еще и написан в старинном духе. Уверены, что справитесь?

Фома выдержал ее взгляд стойко.