Кремовые розы для моей малютки

Фома подошел к окну. Светлый сегодня день, ясный и радостный. Автобусы бегут, дамы нарядные прогуливаются, служанки сплетничают, собачки лают, на руках у дам. Вон, мальчишка-разносчик побежал. Охтыж, подумал Фома, я же купил газету, а просмотреть так и не удосужился. Пять минут погоды не сделает, ну-ка, ну-ка… он зашелестел страницами, в поисках нужной подборки. И, наконец, нашел. «Наша редакция, в полном составе, с глубоким прискорбием сообщает о кончине госпожи Софии (Сони) Голдвиг, супруги господина Иеремии Голдвиг, владельца и главы банка***, и нашего старинного, многоуважаемого подписчика. Смерть наступила сегодня ночью, в их фамильном особняке… сердечный приступ… доктора не успели… ангел во плоти… все родственники и друзья потрясены горестной утратой… о, злая Смерть, что срезала цветок… да восприимут ангелы душу твою кроткую ныне же в обителях райских…»

Фома вздохнул, закрыл газету и свернул ее вчетверо. А потом — мысленно вернулся к убийству служанки.

Выходило, что никому из живущих или временами бывающих в «пряничном» домике не нужна смерть Фриды Петерссон или как ее «окрестила» старуха — Глориозы Великолепной. Абсолютно никому. Так кто же, черт возьми, ее убил?! Фома сразу отмел мысль о самоубийстве или несчастном случае. И чем сильней его «толкали» в эту сторону, тем сильней он сопротивлялся. Сейчас ему казалось — он ловит руками воздух. Чего-то либо не знает, либо не видит в упор. Что-то проскользнуло в разговоре с обитателями «пряничного» домика. Что-то важное… оно мелькнуло и пропало. Но что это было, что?! Раздумья господина комиссар прервал телефонный звонок.

— Савлински, — хрипло сказали в трубке, — я тут кое-что обнаружил. Странное… может, ерунда. Может, и нет. Зайдете?

— Прямо сейчас? — буркнул Фома. Звонок Теда Новака сбил его с мысли — крупинка важного, позарез необходимого знания выскользнула, нырнула в глубину его памяти и скрылась. Бульк! — только ее и видели. Эх, Новак, Новак…

— Прямо сейчас, — нормальным голосом, без обычного ерничанья, сказал судмедэксперт. — Заодно, и листок свой приносите.

Фома вздохнул и отправился в лабораторию.

— Ну, что там у вас? — хмуро спросил он.

И судмедэксперт протянул ему запаянный целлофановый пакет, внутри которого блестела крохотная синяя искорка. Господин комиссар взял его и поднес к глазам, прищурился… хм. Что это такое? И откуда оно взялось? А? Он вопросительно глянул на Новака.

— Прилипло к подошве ботинка мертвой женщины, забилось между бороздками. Потому и сохранилась. По текстуре напоминает фрагмент крыла бабочки. Вот, я спецом выписал… Morpho peleides. Красивые твари. Дорогущие.

Фома вытащил из кармана конверт с листком. Осторожно открыл и показал Теду.

— Это еще что? — хмыкнул судмедэксперт.

— Тед, снимите отсюда отпечатки. И сравните с теми, что на изъятых банках — на всех. Хотя бы на одной они должны быть, а если на всех отпечатки стерты…

— … значит, это сделал убийца?

— Именно, — усмехнулся Фома. — Но что-то мне подсказывает, что кое-где отпечатки сохранились великолепно. Наш убийца, «милый душегуб», — весьма самонадеянный и самодовольный тип. И знаете, Тед…

— Что?

— Кажется, я вспомнил — где видел вот это, — он показал на поблескивающую синюю искорку. — И кое-что еще тоже вспомнил. Благодарю!

Тед Новак изнывал от любопытства.

— Я знаю, кто убил Фриду Петерссон. А вот зачем… — он медленно покачал головой.

— Савлински, вас никогда прежде не били? — вкрадчиво спросил судмедэксперт.

— Били, Тед, били. Давным-давно… и быстро перестали.

— Что так?

— Я научился сдачи давать. Так что и думать об этом забудьте.

— Вы невыносимый тип! Я же сдохну от любопытства! Давайте, колитесь… ну, пожалуйста!

— Я еще не до конца разобрался. Как все пойму — тогда. Мне нужно кое-что узнать, Тед, — задумчиво произнес господин комиссар и покинул лабораторию.

Тед Новак вздохнул и скривил ему вслед жуткую гримасу. Еще и кулаком потряс.

Стоило Фоме переступить порог своего кабинета, как телефон опять заорал.

— Добрый вечер, господин комиссар, — произнес грустный женский голос. — Простите за беспокойство… — тут послышался судорожный всхлип, какой-то шуршание, потом — наступила тишина.

— Миссис Броуди, это вы? Что случилось?