Кремулятор

– А что здесь такого? В ресторанах вам тоже подают мытую посуду…

– Я по ресторанам не хожу, Нестеренко!

– И очень зря! Даже в Москве иногда бывает вкусно…

– Тебе виднее! Ты у нас по ресторанам ходишь!

– И вам, кстати, рекомендую! Это делает людей добрее. Как тут, кстати, в Саратове с ресторанами, хорошо?

– Советские люди, гнида ты, сейчас все силы тратят на борьбу, а не на гулянки! Продолжай показывать относительно своей жизни во Франции!

– Если хотите – я мог бы посоветовать вам несколько неплохих бистро в Париже…

– Нестеренко!

– Ладно, ладно вам… После поездки в Варшаву, а также после времени, проведенного в Сербии, я убедился, что белое движение окончательно провалено. В Париже я понял, что вести какую бы то ни было борьбу с Советской властью более не имеет смысла, а потому выбрал жизнь обыкновенного таксиста, мечтая однажды вернуться на родину…

– И поэтому ты начал писать доносы?

– Доносов я никогда не писал…

– Однако информацию о белой эмиграции собирал и нашим сотрудникам передавал, верно?

– Кое-что рассказывал, да…

– Давай мне тут без этого великодушного «кое-что рассказывал, да». Показывай, как ты стал одним из наших информаторов!

– При читателе?

Кажется, тебе действительно лучше выйти. Даже странно, что все это время Перепелица позволил тебе слушать. Если и есть вещи, которые никогда не изменятся, так это методы вербовки. Уверен, и в 1960-м, и в 1980-м обращать в свою веру чекисты будут ровно так же, как в двадцатые годы в Париже. Даже спустя век, в 2020 году, страницы моего дела, в которых будет описан процесс вербовки, останутся закрыты специальными бумажными конвертами. Многое в России изменится, а кое-что никогда. Кстати сказать, отксерокопировать мою последнюю прижизненную фотографию тоже будет нельзя. Так что вот она:

– Значит, ты стал нашим информатором?

– Можно и так сказать, да…

– И при этом продолжал работать в такси?

– Верно.

– Это было какое-то русское такси?

– Из семнадцати тысяч зарегистрированных в Париже машин три тысячи обслуживали русские эмигранты, так что можно сказать, что да, что русское…

– Я имею в виду, что ты развозил только русских?

– А, вы в этом смысле? Нет, конечно, на что бы я тогда жил? Нет, я развозил всех: и приезжих, и парижан. Среди них, конечно, попадались и наши бывшие вельможи, но в основном это были французы. Впрочем, подсаживались и иностранцы. Например, однажды в мою машину сел сам Фицджеральд!

– Это президент Америки?!

– Нет, это писатель.

– Кого еще подвозил?

– Да много кого. Например, Махно…

– Махно?!

– Да.

– И о чем он с тобой разговаривал?

– Да особенно ни о чем. Человек, который еще пару лет назад наводил ужас на целую страну, был мертвецки пьян. Всю дорогу он жаловался на усталость и плохое самочувствие. Если честно, я даже не понимал, говорил ли он со мной или просто бредил. Махно беспрерывно ныл, что испытывает жар, что ему совсем не нравится в Париже, что он отдал бы все на свете за одну только возможность вернуться в сердце анархизма – в свое родное Гуляйполе.

– Тебя послушать, так ты не таксистом работал, а личным шофером знаменитостей!

– Да если бы! В Париже я вращался среди самых простых людей…

– Подробнее! С кем ты общался? С кем дружил?

С кем я дружил? Сложно сказать… Можно ли, например, назвать другом старика, который едва ли не каждый вечер садился в мое такси? Всякий раз он ждал, когда я допью свой стакан молока, и только после этого довольно комично ковылял в сторону моей машины. Назвав адрес, который я и без того сразу выучил, глядя в глаза Парижу, чем-то напоминавший моего отца пассажир непременно начинал вести со мной беседы:

«Я знаю, о чем вы думаете…»

«И о чем же?»

«Вы хотите разобраться, почему Россия дошла до всего того, до чего дошла…»

«Я думаю, что разобраться в этом довольно сложно… Причин, надо полагать, много…»

«Нет, голубчик! В действительности все очень просто! Это как дважды два! В России, мой дорогой, все так, потому что недопустимое – допустимо! Мы с вами покинули страну, в которой нет алармистов. Всякий раз, когда нужно сказать: “Хватит!” – русский человек говорит: “Да, дальше так продолжать нельзя, но, если подумать…” Одна из главных проблем России – союз “но” и запятые. Мы привыкли ставить запятые там, где давно пора поставить точку!»

«Простите, но я не очень понимаю, что вы имеете в виду…»