Кремулятор

— А почему эту должность предложили именно тебе? Уверен, в Москве многие хотели бы быть директором крематория…

— Думаю, меня выбрали потому, что я знал иностранные языки и умел обращаться с техникой…

— Зачем при работе в крематории знать иностранные языки?

— Как это зачем? Не забывайте, что мы строили крематорий с нуля. Нам помогали иностранцы…

При слове «иностранцы» Перепелица оживает. Предплечье молодого следователя вздрагивает и готовится внести «нужные» показания.

На старт, внимание, марш!

— Какие иностранцы помогали тебе при строительстве Первого Москов­ского крематория?

— Немцы.

— Кто именно?

— Компания «Топф и сыновья»…

— А где они сейчас? В Москве?

— Хотите загрести? Неужели их не было в ваших списках?

— Где они, спрашиваю!

— Поздно, гражданин начальник, уж много лет как вернулись в Германию...

— Связь у тебя с ними есть?

— Никак нет, гражданин начальник.

— Письма? Посылки?

— Нет.

— Чем они там сейчас, по-твоему, занимаются?

— Топфы?

— Да.

— А мне почем знать?

— Предположи!

— Разве предположение можно приобщать к делу?

— Я спрашиваю тебя, Нестеренко, чем они там сейчас, в Германии, по-твоему, занимаются?!

— Смею полагать, гражданин начальник, что, как и вы, трудятся на благо своей страны!

— Ты меня, гнида, с фашистами не сравнивай!

— А чем вам фашисты-то не угодили? Мы вроде как до недавнего времени были союзниками, на одной стороне вступили в войну. Польшу вместе раздербанили, или я что-то путаю?

— Отвечай на мой вопрос: чем, по-твоему, теперь эти Топфы там заняты?

— Если сейчас немцы начинают решать еврейский вопрос, а сложно придумать время более подходящее, думаю, что на печи, которые производит «Топф и сыновья», имеется большой спрос…

— Почему?

— Потому что сжигание тел умерших противоречит традициям иудаизма. Считается, что кремированные евреи не смогут восстать из могил по призыву бога. Вряд ли фашисты устоят перед таким соблазном насолить жидам…

— Нестеренко! Я тебе серьезный вопрос задаю!

— Ну а если серьезно… Не мне вам рассказывать, что крематорий — вещь чрезвычайно практичная. Не ссыпай я каждую ночь пепел расстрелянных в яму — сколько бы кладбищ вам понадобилось бы, а? Если допустить, что Германия поступает с врагами нации так же, как и мы, без работы «Топф и сыновья» точно не сидят.²

— Хорошо, с немцами понятно, но почему все-таки именно тебя, бывшего белогвардейца, летчика, назначили первым директором Московского крематория?

— Говорю же, потому что я знал языки, к тому же к этому времени уже был немного знаком с кремационным делом.

— Откуда?

— Много читал об этом.

— С чего вдруг такой интерес?

— Когда я жил в Париже, комната моя находилась рядом с кладбищем. В свободное время, особенно в выходные дни, от нечего делать я любил наблюдать за тем, как работает местный крематорий.

— Просто так? По собственной воле?

— Именно.

— Но это ведь неправда, Нестеренко!

— Чистая правда, гражданин начальник…

Я не вру. Как ты знаешь, милая, в Париже я оказался уже после эвакуации из Крыма, концентрационного лагеря в Галлиполи и безрезультатных попыток начать новую жизнь в Варшаве и в Софии. 34-летний мужчина, переживший ранение и революцию, Гражданскую войну и авиапроисшествие, долгое время я не мог найти работу. Как когда-то в Турции, я был вынужден скитаться по городу и соглашаться на всё, что только подвернется. Тяжелые смены на заводах «Ситроена» и «Рено» казались подарком, предложение работать таксистом — величайшей из удач. О подобной работе можно только мечтать, ведь теперь я мог снимать крохотную комнату, единственное окно которой выходило на крематорий. Каждое утро, перед тем как лечь спать, бывший русский офицер, я заваривал себе чай и, очищая яйцо, смотрел на кладбище. Это был не самый живописный, как ты помнишь, но все же умиротворяющий зольный вид. Забираясь в кровать, еще не представляя даже, что однажды мы окажемся в ней вместе, я понимал, что в этот самый момент парижский крематорий начинает новый день, превращая человеческие беды в пепел.

— Ладно, допустим. К Парижу и общению с иностранцами мы еще вернемся. Продолжай показывать, что было после госпиталя.

— После врачебной комиссии я побывал дома. Затем был направлен в Военную воздухоплавательную школу, которую окончил в конце января 1916 года. Далее, к радости отца, вновь был отправлен на фронт.

— Куда именно?

— В 21-ю воздухоплавательную роту под Барановичи.

— Сколько пробыл там?

— Месяца два-три…

— А потом?

— А потом я стал командиром отряда при 3-м Кавказском армейском корпусе…

— Сколько прослужил в этой должности?

— В этой должности я служил до конца апреля 1917 года, и в этом же году командованием авиации был направлен в город Гатчину, в военную авиационную школу на учебу. Школу окончил в конце 1917-го, приблизительно в октябре-месяце…

— Почему ты решил летать?

— Да как-то буквально за пару лет понял, что хочется быть подальше от земли...

— Хохмишь все… Ладно, и чем ты там занимался, в этой самой Гатчине?

— Занимался тем, чтобы учебно-летное дело не ослаблялось…

— Это как понимать?

— Поддерживал дисциплину и боевой дух…