Крэнфорд

Послѣ обѣда миссъ Поль пришла къ миссъ Мэтти разсказать ей о своемъ приключеніи, настоящемъ приключеніи, случившемся съ ними на утренней прогулкѣ. Онѣ не знали, по какой дорожкѣ пойдти, проходя полями, чтобъ отъискать старуху, и остановились освѣдомиться въ гостинницѣ, у столбовой дороги въ Лондонъ, миль около трехъ отъ Крэнфорда. Добрая женщина просила ихъ присѣсть и отдохнуть, пока она съищетъ мужа, который растолкуетъ имъ дѣло лучше, чѣмъ она; пока онѣ сидѣли въ усыпанной пескомъ столовой, пришла дѣвочка. Онѣ подумали, что она хозяйкина и начали съ ней какой-то пустой разговоръ; но мистриссъ Робертсъ, воротившись, сказала имъ, что это единственная дочь мужа и жены, проживавшихъ въ ея домѣ. И она начала длинную исторію, изъ которой леди Гленмайръ и миссъ Поль могли только понять, что, недѣль шесть назадъ, легкая тележка сломалась прямо противъ ихъ двери, а въ этой тележкѣ были двое мужчинъ, одна женщина и это дитя. Одинъ изъ мужчинъ серьёзно ушибся, костей не переломалъ, а только повредился, какъ выразилась хозяйка; но онъ, вѣроятно, подвергся какому-нибудь внутреннему поврежденію, потому-что съ-тѣхъ-поръ хворалъ въ ея домѣ; за нимъ присматривала его жена, мать этой дѣвочки. Миссъ Поль спросила, кто онъ такой, на что онъ похожъ. Мистриссъ Робертсъ отвѣчала, что онъ не былъ похожъ ни на джентльмена, ни на простаго человѣка; не будь они съ женою такіе скромные и тихіе люди, она сочла бы ихъ фиглярами, или чѣмъ-нибудь въ этомъ родѣ, потому-что у нихъ въ тележкѣ былъ преогромный ящикъ, наполненный неизвѣстно чѣмъ. Она помогала развязывать его и вынуть оттуда бѣлье и платье, а другой мужчина, его братъ, какъ она полагала, ушелъ съ лошадью и тележкой. Миссъ Поль начала тутъ нѣчто подозрѣвать и выразила свою мысль, что нѣсколько-странно, какъ это, и ящикъ, и тележка, и лошадь, все вдругъ исчезло; но добрая мистриссъ Робертсъ пришла въ совершенное негодованіе при этихъ намекахъ миссъ Поль, и такъ разсердилась, какъ-будто миссъ Поль назвала ее самое плутовкой. Какъ самый лучшій способъ разувѣрить дамъ, она придумала попросить ихъ посмотрѣть на жену, и миссъ Поль сказала, что нельзя было сомнѣваться въ честномъ, утомленномъ и смугломъ лицѣ женщины, которая при первомъ нѣжномъ словѣ леди Гленмайръ залилась слезами, но перестала рыдать по слову хозяйки, которая нросила ея засвидѣтельствовать о христіанскомъ милосердіи мистера и мистриссъ Робертсъ. Миссъ Поль перешла къ другой крайности и повѣрила грустному разсказу также, какъ прежде сомнѣвалась. Какъ доказательство ея пристрастія въ пользу бѣднаго страдальца можетъ служить то, что она нисколько не устрашилась, когда нашла, что страдалецъ этотъ былъ никто другой, какъ нашъ синьйоръ Брунони, которому весь Крэнфордъ приписывалъ всѣ бѣдствія въ эти шесть недѣль. Да! жена его сказала, что настоящее его имя Самуэль Броунъ; «Сэмъ», она называла его, но мы до конца предпочитали называть его «синьйоръ»: это звучало гораздо-лучше.

Разговоръ съ синьйорой Брунони кончился тѣмъ, что было рѣшено посовѣтоваться съ докторомъ, а всѣ издержки по этому предмету леди Гленмайръ обѣщала взять на себя; вслѣдствіе чего она отправилась къ мистеру Гоггинсу просить его побывать въ тотъ же день въ Восходящемъ Солнцѣ и удостовѣриться, въ какомъ состояніи находится синьйоръ Брунони; миссъ Поль изъявила желаніе перевести его въ Крэнфордъ, чтобъ онъ могъ находиться на глазахъ у мистера Гоггинса, и взялась отъискать квартиру и уговориться насчетъ платежа. Мистриссъ Робертсъ была добра сколько возможно; но нельзя было не примѣтить, что долгое пребываніе синьйоровъ имѣло нѣкоторое неудобство.

До ухода миссъ Поль мы съ миссъ Мэтти были столько же заняты утреннимъ приключеніемъ, сколько и она. Мы говорили о немъ цѣлый вечеръ, разсматривали его со всѣхъ возможныхъ сторонъ и легли спать безпокоясь, узнаемъ ли утромъ отъ кого-нибудь что думалъ и предписалъ мистеръ Гоггинсъ. Хотя мистеръ Гоггинсъ, какъ миссъ Мэтти замѣчала, говорилъ «краля», вмѣсто дамы и называлъ преферансъ «прешъ», однакожь она вѣрила, что это былъ предостойный человѣкъ и преискусный докторъ. Точно, мы немножко гордились нашимъ крэнфордскимъ докторомъ и часто желали, слыша о болѣзни королевы Аделаиды, или герцога Веллингтона, чтобъ они послали за мистеромъ Гоггинсомъ; но, разсудивъ хорошенько, были даже рады, что они не посылали за Гоггинсомъ; заболѣвши, что бъ мы дѣлали, еслибъ мистеръ Гоггинсъ былъ пожалованъ въ лейбмедики? Какъ докторомъ, мы имъ гордились, но какъ мужчиной, или, лучше, какъ джентльменомъ — нѣтъ, мы только могли качать головой надъ нимъ и его фамиліею и желать, чтобъ онъ прочиталъ письма лорда Честерфильда въ тѣ дни, когда его манеры требовали улучшенія. Совсѣмъ тѣмъ мы считали его приговоръ въ дѣлѣ синьйора непогрѣшительнымъ; и когда онъ сказалъ, что, при попеченіяхъ и вниманіи, онъ можетъ поправиться, мы уже за него не боялись.