Крепче брони

1 января 1942 года мы с Медведевым послали в политотдел воздушно-десантных войск материал для утверждения Чернушкина в должности комиссара батальона, которую он исполнял более полутора месяцев (по какой-то причине этот материал не был послан раньше). Но случается же так! Материал на Чернушкина только что отослали, а к нам на должность комиссара 2-го батальона с предписанием политотдела корпуса прибывает другой политработник.

Чернушкин сдал дела в батальоне и принял отдельную роту связи: спокойно, деловито начал включаться в работу.

— Это же безобразие! — доказывал я Медведеву. — Человек столько работал, свыкся с людьми… Ну разве его вина, что он самый молодой из комиссаров батальонов?! А работает он лучше всех, и вы это знаете…

Медведев только разводил руками.

— А я не спорю с тобой, старший политрук…

Осмелился, звоню по телефону комиссару корпуса Юматову. Высказываю свое возмущение.

Юматов, как обычно, спокойно выслушал, потом спрашивает:

— А ты в Чернушкине уверен?

— Товарищ бригадный комиссар!..

— Ну ладно, ладно. Материал на утверждение его в Москву послал?

— Первого января. Все документы.

— А где ты, начальник политотдела, был раньше? Почему раньше не позаботился, чтобы Чернушкин был комиссаром батальона? То-то!.. Ну ладно… Жди, что скажет Москва. И не нервничай…

Разговор с Юматовым все же как-то успокоил. А через некоторое время пришел приказ из Москвы: Чернушкин был утвержден на должность комиссара 2-го батальона. Одновременно ему присвоили новое воинское звание — старший политрук. Я рад был за товарища и от души поздравил его.

— Ну, я же тебе говорил!..

И очень благодарен был Юматову. Он хоть и не обещал вмешиваться, но я был уверен, что без него тут не обошлось.

3

Чернушкин не изменил своего стиля работы и в боевой обстановке. Привыкший еще в бригаде находиться все время с людьми, он и здесь появлялся там, где более опасно, тяжело бойцам. Когда требовала обстановка, брал в руки пулемет, гранату, поднимал бойцов в атаку, показывая пример мужества и отваги. Нет, он не бравировал. Просто понимал, что требуется в той или иной обстановке от комиссара. И никогда не забывал о своих основных обязанностях. Следил за питанием бойцов, за тем, чтобы своевременно эвакуировали раненых. Понятно, не упускал случая, чтобы поговорить с людьми, поднять их боевой дух.

Сколько раз бывало так. Только что схлынула очередная атака противника. Бойцы приводят в порядок себя, оружие, подправляют окопы, траншеи. Неожиданно появляется комиссар.

— Ну, как вы тут, орлы?

— Живем, товарищ старший политрук. Роем, копаем вот…

— Правильно. Глубже окоп — надежней оборона, меньше потерь. Правда, чтобы разбить врага, требуется еще кое-что. Например, смелость, отвага…

— У нас трусов нет, товарищ комиссар. Мы — десантники. Сегодня две атаки отбили. Вон, сколько их осталось перед окопами. Завоеватели!..

— Я наблюдал, как вы им давали прикурить.

— Еще не так дадим, если сунутся.

Слово за слово, шутка за шуткой — люди, только что побывавшие в пекле, ободрились, повеселели. И лопаты в руках заходили быстрее.

Комиссар непринужденно разговаривает с бойцами, знакомит их с положением в полку, рассказывает о том, кто отличился в последних боях. Он говорит, что хотя дивизия и дерется в семидесяти километрах от Сталинграда, но оказывает огромную помощь непосредственным защитникам его, так как отвлекает на себя силы врага. Поэтому очень важно еще беспощаднее бить фашистских захватчиков и не пустить их к Дону.

Разговор продолжается минут пятнадцать-двадцать, а у бойцов совсем иное настроение. А комиссар пробирается в другой взвод, в другую роту. Где короткими перебежками, где ползком, под свист пуль. Не привыкать к этому комиссару: его ждут всюду.

Перед встречей с Чернушкиным мы в редакции «Гвардейца» получили письмо замполитрука Б. Мартынова. Вот что он рассказывал 6 своем комиссаре.

«Нет уголка, куда бы он не загляну. Нет вопроса, которому бы он не уделил внимания. Его простые, доходчивые слова вливают новые силы и энергию в сердца бойцов… Каждое посещение комиссара приносит нам что-то новое, ободряющее. Слово комиссара, которого все любят и уважают, зажигает бойцов еще большей ненавистью к врагу, еще большей решимостью беспощадно громить немецко-фашистских захватчиков».

Это письмо Бориса Мартынова мы опубликовали под заголовком «Комиссар-агитатор».

…С Чернушкиным я провел остаток дня. О многом переговорили за эти часы. Я как бы окунулся в жизнь батальона, непосредственно почувствовал, как и чем он живет.

Когда стало смеркаться, попросил Николая проводить меня к подполковнику Семашко, с которым давненько не виделся. В довольно просторной землянке находился и батальонный комиссар Ковтун.

— Старший политрук! Какими путями? — восторженно встретил подполковник. — Не забыл нас…

— Сто одиннадцатый, товарищ подполковник, для меня родной.

— Один?

— Чернушкин привел. С ним бродили тут.

— Ваш с Медведевым протеже… Где же он?

— Звал зайти к вам, да стесняется.

— Это же Чернушкин!

— Как он воюет? — я повернулся к Ковтуну.