Харкацус, мельком взглянув на Эренарха, поклонился и прошел дальше в комнату, а остальные за ним. Высокий, красивый, на пятом или шестом десятке, эгиос был одет в алый с золотом костюм, и в черных с золотыми прядками волосах сверкали рубины. Его осанка, угол головы при поклоне, положение рук — все излучало эйфорическую уверенность в собственной важности.
Позади него на заранее, видимо, отрепетированном расстоянии шел Штулафи Й'Талоб, Архон Торигана, агрессивно выпятив грудь и локти; за ним виднелось тонкое черное лицо Хришнамритуса, Архона Бойяра; Архонея Цинцинната держалась сбоку от Торигана.
Но тот, кто привлек все внимание Ванна, заставив его пропустить начальные фразы, был Тау Шривашти; золотистые глаза Архона, заметив Брендона, задержались на его подбитом лице, и Шривашти напрягся, как от удара. Голоса Дулу журчали, проделывая тысячелетний ритуал официальных приветствий. Харкацус явно затягивал с этим — быть может, он сознавал, что старинные формы создают видимость стабильности.
Шривашти, сознавал он это или нет, использовал движение других, чтобы отойти в задние ряды, став за спиной у Торигана. Ванн заметил, что напряжение немного отпустило его.
Да он босуэллирует. Но кому? Фелтону, конечно. Знает, что тот цел. Уж не с Фелтоном ли дрался Брендон?
— ...я имею честь и привилегию, — звучно, искренне и убедительно говорил Харкацус, — предложить нас в качестве совета, дабы помочь вам, как наследнику престола, служить тому, что осталось от нашей Панархии Тысячи Солнц.
Не успел Брендон ответить, слово взяла пожилая Архонея Цинцинната; возраст даровал ей не меньшее уважение, чем ему — титул.
— Мы сознаем, что вы, как преданный сын Геласаара, укажете нам, что у нас уже существует правительство, возглавляемое Панархом.
— Но мы не можем связаться с ними, равно как и они с нами, — закончил Харкацус. Слова вылетали у него так четко и быстро, словно он творил некий обряд, заклиная зло. — Мы даже не можем быть уверены, что они еще живы. Между тем хаос угрожает не только тем немногим из нас, кому посчастливилось достигнуть убежища. Подумайте о планетах, оставшихся без защиты, о бесчисленных Высоких Жилищах, основанных вашими и нашими предками, об Инфонетических Узлах, о торговых связях — все это отдано на произвол варварских сил Эсабиана, а гражданам грозит уничтожение или рабство.
Он сделал паузу и поклонился Брендону, но все его внимание было сосредоточено на адмирале.
Найберг перевел взгляд на Эренарха, и Харкацус поторопился закончить свою речь — только эта торопливость и выдавала испытываемую им, впрочем, небольшую, неуверенность.
— Ваша преданность Его Величеству вашему отцу вызывает всеобщее восхищение. — Харкацус широким жестом указал на портрет и на звезды, обретя прежнюю убедительность. — Мы пришли сюда с большого собрания Семей Служителей — такого еще не было со дня, когда мы отпраздновали ваше благополучное прибытие. Там мы слышали хор похвал; эти люди готовы посвятить свои сердца, умы и руки вам, последнему живому представителю Тысячелетнего Мира.
Его взгляд перешел с Найберга на Брендона, ни один из которых не шелохнулся. На заднем плане стоял Себастьян Омилов с измученным, почти страдающим лицом, и Ванн с удивлением увидел рядом с ним вошедшую незаметно капитана Нг.
— Собрание носило неофициальный характер, но вопрос единства и направления приобрел такое значение по мере того, как время идет и мрачные известия растут в геометрической прогрессии, что мы пришли к согласию. Мы должны что-то делать, и время не ждет. Мы предлагаем себя вам, как специалисты различных областей знания, для совета... и руководства.
Харкацус снова поклонился, и Брендон снова промолчал.
Харкацус улыбнулся и заговорил опять — чуть громче — теперь он уже не предлагал, а наставлял:
— Если вы позволите мне коснуться личных аспектов, то нельзя отрицать, что вы молоды и никогда не думали, что вам придется занять место своего уважаемого брата Семиона лит-Аркада, а значит, не получили подготовки, которой он занимался всю свою жизнь. Прошу прощения, что упоминаю об этом, но даже ваше обязательное образование было прервано вследствие инцидента, прискорбного, но извинительного юноше, воспитанному в правилах большого света...
— Именно на светском поприще вы не имеете себе равных, украшая собой аристократическое общество, которому столь необходимо держаться вместе в наше смутное время...