Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

После прочтения Манифеста, даровавшего столь ожидаемую свободу, пронесся ропот. Это было совсем не то, чего ожидали крепостные. Шутка ли: подождать еще два года! Недовольство было таким сильным, что по губерниям прокатилась волна восстаний – семь только в начале весны. К маю – тридцать два. Крестьяне отказывались платить оброк и не желали исполнять барщину.

Проявилось и традиционное поверье: «Царь хороший, бояре плохие». Это не государь, говорили в народе, сделал такое нововведенье. Он-то даровал истинную волю. А вот дворяне решили все переиначить себе во благо. За свободу начали бороться с новым запалом, так что с марта и по конец мая для подавления мятежей пришлось задействовать 64 пехотных подразделения и 16 кавалерийских полков. Три сотни казаков помогали усмирять крестьянское недовольство.

В Спасском уезде Казанской губернии бунтовало село Бездна. Там нашелся свой предводитель – Антон Петров, крестьянин, местный. Он же толковал Манифест на свой лад: что вся земля принадлежит крестьянам, и та, что исконно находилась во владении помещиков, – в первую очередь. Что никакой барщины и оброка отныне не существует, а попытки выгнать крестьян на работу должны пресекаться. Бездна ответила воодушевленным согласием.

Петров нашел единомышленников не только в своем селе, но и в семи десятках других. Его слушали по той лишь причине, что слова крестьянина безумно нравились бывшим крепостным. Антон Петров толковал не о воле, а о вольнице, о невиданном до сей поры разгуле. Ради осуществления своих целей крестьяне были готовы жечь и убивать.

Графа Апраксина отправили в Бездну с войсками. Положение в Спасском уезде становилось слишком серьезным. Поначалу граф вел переговоры и просил только одного – выдачи Петрова. На это ему ответили отказом. А затем началась стрельба, сразу же погибли шестьдесят человек.

Реформу ругали не только крестьяне. Чернышевский, Герцен и Огарев, всегда негативно настроенные к власти, в различных изданиях писали о том, насколько она плоха. Звучали и открытые призывы к восстанию.

Протесты вызывали и Уставные грамоты. Эти документы должны были подписать все помещики и крестьяне, ведь там устанавливались размеры земельных наделов, которые получали освобожденные крепостные, и то, какую цену они обязаны за это уплатить. Жаловались на все: не нравилась земля (считалось, что выделяется самая негодная и бедная), размер повинностей за нее (слишком большие по сравнению со стоимостью земли), сроки уплаты. Чем плодороднее была губерния, тем яростнее велись споры. Разумеется, каждый хотел получить кусок получше! Но отдавать «годную» землю помещики не спешили.

Бывали и другие сомнения: взять землю – не означает ли это заново к ней «прикрепиться»? Нет ли в этом деле уловки? А вдруг окажется спустя несколько лет, что крестьяне заново поделены между землевладельцами, раз подписали Уставную грамоту! Уговоры и угрозы, увещевания и открытое давление: чтобы завершить дело, прибегали к разным возможностям. Лучше всего описал эту ситуацию Николай Некрасов:

Порвалась цепь великая,
Порвалась, расскочилася:
Одним концом по барину,
Другим по мужику.

Это наблюдение подтверждает, что разрыв «крепких уз» сказался абсолютно на всех – крестьянин и помещик оказались в новых, непривычных для себя условиях. Потребовалось девять лет с момента оглашения Манифеста, чтобы две трети крестьян завершили выкуп, освободившись тем самым полностью. Потребовалось не меньше времени, чтобы перестроить хозяйства на других началах. Не у каждого этого получалось. Если князь Шаховской вовремя понял, что будущее не за ручным трудом, а за машинами, и принялся активно закупать новейшую сельскохозяйственную технику, то многие угодья приходили в запустение. Князья Барятинские, например, предпочли сдать в аренду принадлежащие им обширные территории в Воронежской губернии, чем заниматься наймом крестьян или как-то по-другому решать вопрос с использованием земли. Князья Юсуповы сделали ставку на акции компаний, как отечественных, так и иностранных, что позволило им получать ежегодный доход в 800 тысяч рублей только из этого источника. Стоимость же их владений оценивали в двадцать два миллиона!

Но и не каждый бывший крепостной сумел встроиться в новую систему. Многие оставались у прежних хозяев, особенно те, кто к 1861 году пребывал в преклонных годах. Сила привычки, невозможность заниматься делом индивидуально (по разным причинам) заставляли огромное число русских людей ничего не менять в своей жизни.