Крепость

– Значит так! – сказал Сталёк дрогнувшим от волнения сухим голосом и как будто подавился этим неуместным зачином, замолчал, больше слов у него не нашлось. Он сконфузился, боязливо клюнул мать в лоб, поправил зачем-то дешевое покрывало из синтетической шуршащей ткани, отошел на шаг и как-то несуразно взмахнул рукой, словно капитан, разрешающий отдать швартовы. Его подхватили под руки, довели до стола, налили стакан и заботливо вложили прямо в руку. Сталёк выпил, из глаз его наконец-то брызнули крупные слезы, он засмущался и сделал вид, что закусывает рукавом.

Потянулись ко гробу всхлипывающие бабы. Мальцов стоял в стороне. Всё таинственное, красивое и необъяснимое разом исчезло, даже покойница выглядела теперь не такой безвинной, какой он успел ее разглядеть. Бабы причитали, как полагалось, а он не мог пересилить вскипающую в животе злость. Ну какая Таисия была им подруга? Они вечно кляли ее при жизни, перемывали все косточки. Нет, не о ней они думали, слушая слова молитвы, но только о себе. Подумал так и в сердцах себя обругал: откуда в нем вскипало это зло? Он опять, как и много-много раз в жизни, сделал для себя исключение, словно то, что почувствовал он, особенный, не мог и не должен был почувствовать никто другой. И опять накрыл стыд, Мальцов отвернулся. Услышал неожиданный стук молотка, вздрогнул, но прощаться не подошел, наказывая себя за гордыню. Пропустил опускание гроба в могилу и щепоть земли бы не кинул, если б Лена, всё всегда замечавшая, не ткнула в бок: «Иди, надо так!»

Бросил мерзлой землицы, из вежливости перекрестился. Бабы уже зазывали к столу, тянули ему поминальничек со спиртом. Махнул его, припечатал стопкой стол, закусил пирогом, повел плечами, разминая мышцы, прогнал пробравшийся под одежду холод.

– Давай-давай, Иван, накати еще, на кладбище всегда стужа лютая, я-то знаю, – услышал из-за спины голос Просто-Коли.

– Наливай! – не раздумывая согласился Мальцов.

Николай налил, выпили не чокаясь. Мужики навалили холмик, обстучали его лопатами, Валерик воткнул сверху свежеструганый крест.

– Хороший человек, говоришь? – шепнул Николаю Мальцов. – Она по его милости на тот свет отправилась.

– Значит, кается, видишь, как старается, – возразил Николай. – Человек он, как все, для кого-то плохой, для кого-то не очень, зла на него не держи. И прости меня, что тебя наставляю, это так, по привычке, сам-то – пьяница и босяк. Эх, Иван… – Он не договорил, рот растянулся в знакомой дурацкой улыбке.

– Дурень ты, – Мальцов шутливо толкнул его в плечо кулаком, – самый что ни на есть дурень.

– Значит, и на меня не держишь зла, домой позовешь? – тут же воспользовался моментом Николай.

– Пойдем, собирайся!

– Только водку с Валерика срублю, жди у ворот.

Мальцов зашагал по мягкой, устланной еловыми ветками тропинке. Чистый, крепкий и смолистый запах хвои прогонял прочь все нечистые запахи кладбища. «Как ладан в церкви», – успел подумать Мальцов. Тут Николай догнал его и приобнял за плечо.

– Ну, брат, сейчас оттянемся, вижу, ты не прочь!

– Сегодня, пожалуй, можно.

– Можно? Ух ты! Нужно, брат. Я бы даже сказал – необходимо! – И спутник весело и громко захохотал прямо в ухо Мальцову.

14

Сталёк в деревню не вернулся, остался в Котове: вероятно, Валерик открыл мужикам свои закрома, затягивая пьяниц в долговую яму, покойницу полагалось как следует помянуть. Лена тоже задержалась у Натальи Федоровны. Они были в деревне одни, и Мальцов подумал, что коротать время с Николаем будет не так уж и плохо, один он наверняка загрустил бы, сегодняшний день не располагал к веселью.

Пока Николай топил печи, Мальцов отварил картошки, положил в миску горьковатой, еще не просолившейся капусты, поставил банку соленых огурцов и баночку с солеными грибами. Картошку посы́пал мелко накрошенным репчатым луком, обильно полил подсолнечным маслом, откупорил бутылку паленой водки. Накормил Рея. Сели выпивать.

Просто-Коля за те две недели, что прожил у котовского попа, успел перезнакомиться с деревенскими мужиками и теперь со смехом рассказал ему, что Мальцова в Котове зовут меж собой барином.

– Я про тебя слышал, ты Всеволе работу подкинул, накормил, но на водку не дал. Блюдешь, значит? С Валериком воюешь? Это зря: они тут все друг другу нужны, ты в их отношения не лезь, предадут всё равно.

– Не с чего блюсти, денег у меня нет. А в отношения их я не лезу, очень надо, – обиженно отозвался Мальцов.

– Правильно, живи сам по себе. Погреб, я видел, набил, неужели зимовать собрался?

– Выходит, так. С городом у меня любовь не вышла, бывшая жена прогнала.

– Перезимуешь. Танечка мне про тебя рассказывала, жалела тебя, но она всех жалеет. Ты только не горюй. Утолим наши печали? – Коля поднял стакан.

Мальцов чокнулся с ним, закусил капустой.

– Человеку много не надо, – быстро умяв гору картошки, изрек Николай. – Я это на себе понял. Тебе вот много надо? Нет, ну скажи честно, – он положил себе еще картошки и схватил сразу два огурца.

– Иди ты, – отмахнулся Мальцов.

– Значит, книгу собрался писать? О чем?

– О монголах на Руси.