Крепость

— Перед Брестом мы еще чуть не поймали мину… — и тут же исправляет себя: — Но лучше расскажу все по порядку: После выправления курса мы нашли, наконец, подходный буй Бреста, быстро всплыли и передали — в нагляк — радиограмму: «Могу ли я войти?»… Пуганая ворона и куста боится. Мы хотели знать, возможно ли пройти в Шербур вопреки всем рискам! Ну, и затем как обычно: никакого ответа. Для нас это значило: немедленно лечь на дно, ждать и пить чай… И тут слышим стук поршневого двигателя. Ну, мы опять всплываем, а там прибыло сопровождение — а именно чадящий по-черному минный тральщик. Ну, мы пошли верхом на дизелях и получили сигнальный контакт, через сигнальный прожектор: «Все нормально». Мы затем аккуратно передаем сигналами вопрос, можем ли идти им навстречу. Они сигналят в ответ: «Да, пожалуйста!». Я даю команду: «Оба дизеля средний ход!», дизели начали работать с обычным звуком — и уже раздался шум за кормой — но какой! Не дальше чем в 50 метрах за нами поднялась мина. Тут-то мы и обосрались по самое не могу…

Морхофф смолкает. Ему требуется некоторое время, чтобы успокоиться.

— Из-за этих чертовых боеприпасов, конечно, — говорит он, словно извиняясь. — Вы же знаете: полностью забитые боеприпасами, по горло!

Мне, пожалуй, следует что-то сказать, но не произношу ни звука. Меня тоже обуял ужас. Я радуюсь, когда Морхофф продолжает:

— Так четко, в сопровождении, они провели нас по каналу: Представьте, только 30 метров под килем — и целых три эсминца. Они буквально окружили нас. Все шло как по писанному: Один эсминец со стороны бакборта, один по правому борту — они держали нас своими сонарами, а третий прикрывал от нападения, согласно инструкции. Просто чудо…

Морхофф встряхивает головой. Его веки хлопают так быстро, будто должны отогнать злых духов.

— Имеется только одно объяснение того, что они не поймали нас, — говорит он, придя в себя. — Группа охотников не учла сильное течение. Они чистили и чистили море, словно граблями в поисках нас и при этом были довольно медленны, а мы были полны решимости выжить…

Морхофф наверняка знает, что его проход по Каналу лишь вполовину может объяснить его удачу. А вот то, что он возвратился на лодке без потерь, является и остается чудом. Одно из тех, едва ли правдоподобных чудес, которые относятся к этой войне на море.

— В любом случае, нам невероятно повезло, продолжает Морхофф, будто прочтя мои мысли. Внезапно он подпрыгивает как при тревоге. Но, всего лишь посмотрел на наручные часы.

— Боже мой, через пять минут я должен докладываться шефу!

Полный кавардак! думаю я и еще: Теперь он снова должен будет все это докладывать… Но вероятно на этот раз, сможет более рассудительно это изложить, как того требует Старик.

Утром, с важным видом, в кабинете Старика появляется зампотылу. Он буквально раздулся от важности.

— Мы эффективно разрешили возникшие проблемы, — зампотылу вновь демонстрирует, что он подразумевает свод установленных правил и предписаний по флотилии, и как удачно ему удалось их обойти, и сдержанным голосом рапортует: — появившиеся в ходе подготовки мероприятий по обороне базы.

— Хорошо, молодец! — у Старика улучшается настроение, и когда он видит удивленное выражение лица зампотылу, смотрящего на кипы бумаг, нагроможденных и на письменном столе и на полу, ровным голосом добавляет:

— Это балласт, от которого мы избавляемся, чтобы стало легче достичь прогресса в делах, дружище, а не то, о чем Вы, вероятно, думаете!

Зампотылу настолько ошеломлен, что у него отвисает челюсть.

— Вам стоит тоже пожертвовать Вашим бумажным хламом! — продолжает Старик: — Нам не хотелось бы загружать наших уважаемых противников чтением всей этой чепухи. Им на это жизни не хватит!

Зампотылу только мямлит:

— Слушаюсь, господин капитан! — разворачивается и исчезает, едва заметно покачивая головой.

— Он что, не в курсе происходящего? — размышляет Старик вслух.

— Наш, омытый всеми океанами, зампотылу? — спрашиваю недоуменно. — Он определенно хочет хорошо выглядеть в глазах янки, оберегая всеми силами свои запасы.

— Может, просто не хочет прыгать выше своей головы. Зампотылу — это зампотылу, до последнего вдоха. Я думаю, он был так воспитан, и с этим живет теперь!

— Suum cuique, как говорим мы, люди тонкой душевной организации…

Внезапно Старик прекращает разбирать бумажные горы и изменившимся голосом говорит:

— Ты пойдешь с Морхоффом. Я разрешу тебе погрузиться на лодку, как только лодка будет готова.

Идти с Морхоффом? — Это удар ниже пояса…

— Почему так? — спрашиваю, ошарашенный новостью.

— Прежде всего, потому что это последняя готовая к выходу лодка, которая у нас есть.

— Но, у нас никогда не шла речь об этом, — говорю потрясенный и одновременно думаю: только не так бесславно! Удирать как побитая собака.

— Прежде всего, потому что до этой минуты и Морхоффа не было. И никто не мог рассчитывать на то, что он снова сюда придет.