Стою как пришибленный и думаю: Это никуда не годный способ сообщать мне такое! Просто так — походя. Без предварительного обсуждения… И только затем думаю: Идти с Морхоффом? С этим совершенно подавленным недомерком? Идти — но вот куда? Что только подвигло Старика на эту сумасшедшую мысль? Только-что-прибывшая U-730. Выйдет ли эта лодка когда-нибудь снова в море, это еще вопрос. Между тем, те, на острове давно уже знают, что лодка, за которой они охотились, пришла сюда и защелкнута здесь как в ловушке, полностью пронизанной лентами блокады. Пожалуй, отдельные господа уже руки в предвкушении потирают…
— И когда? — спрашиваю сухо, насколько могу.
— Сначала проведут приборку лодки. А это потребует определенного времени, — медленно отвечает Старик. — Собственно говоря, ее также нужно было бы и на ремонт в доке поставить, но для этого у нас теперь совершенно нет времени.
Старик морщит лоб и погружается в раздумья. Приходится подождать, пока он снова начинает говорить:
— Два дня. В любом случае мы должны рассчитывать на два дня. Мы уже давно думали, каким способом можно вывезти важный материал. Теперь должны организовывать это второпях.
— И куда мы должны идти, если позволите такой вопрос?
— В La Pallice. Уже получен приказ: Морхофф идет в La Pallice.
— La Pallice? Почему в La Pallice?
— В этом же нет смысла, — говорю Старику. — Они уверенно прибирают к рукам Атлантические гавани одну за другой. Рано или поздно La Pallice ждет такая же судьба.
— Стратег! — бурчит Старик недовольно. — Не забивай опять себе голову проблемами командования!
Не могу найти чем занять руки и только удивляюсь тому, что говорю твердым голосом:
— Через два дня всякое может произойти. Я имею в виду продвижение Союзников.
— Да ну?! Зачем тебе такие хлопоты? Они должны сначала перевести дух, и, кроме того, обустроить свои плацдармы.
— Ну и отлично.
— Ты, конечно, получишь новый приказ на следование в Берлин — опять как курьер.
— Из Бреста в Берлин через La Pallice — это что-то новенькое!
— Да задолбал ты меня уже! — веселится Старик и улыбается.
Сделать приборку! — думаю про себя — я должен прибраться, если мне предстоит таким вот образом, наспех, свернуть здесь все мои дела — выкинуть все лишнее. Ну, однако, полно турусы разводить: пора делом заняться. Просмотреть свои тряпки, все рассортировывать, выкинуть лишнее… Omnia mea mecum porto — моя скудная жизнь приносит свои блага, да не забыть свой Contax и те пленки, где мои сердце и душа.
Я обязательно должен взять на борт свой, привычный мне, брезентовый портфель со всеми пожитками и, может еще чуть больше. Мои рукописи, например. Что же касается моих картин, эскизов и проектов, то их придется списать с довольствия. Громоздкие, во всяком случае, это точно, и все те, что нельзя свернуть в рулон. Так много, как я приготовил для перевозки автобусом, этого, конечно, мне взять не позволят…
Теперь надо позаботиться о, по возможности, правильном способе ухода, размышляю, осматриваясь и вытягиваю левую руку так, что рукав куртки задирается и освобождает наручные часы, и говорю как можно более равнодушно:
— Пожалуй, время для упаковки вещей.
— Отнесись к этому походу как к простому переезду морем, — ободряет меня Старик, желая успокоить.
В этот момент снова начинают дребезжать и стучать стекла. Следуют серии взрывов, но Старик едва поднимает голову. Только когда снова воцаряется тишина, он направляет на меня взгляд и говорит:
— Там будет, однако, тесно! С вами отправятся еще штук пятьдесят чиновников с верфи — высших чинов серебрянопогонников, самого высокого ранга. Мы должны вывезти этих господ отсюда. В них, по-видимому, будут еще нуждаться для нашей окончательной победы…
— Веселенькая будет поездка! — говорю с тоской в голосе.
— Могу лишь представить! — парирует Старик и при этом странно самодовольно смотрит на меня. — Морхофф уже смирился.
— То боеприпасы, то серебрянопогонники…, — говорю в унисон, стараясь придать голосу веселые нотки.
— И ты, как курьер, там будешь уместен, — добавляет Старик. — Секретные документы должны быть отсюда также, безусловно, вывезены… Я же сейчас отъезжаю к Рамке. Он должен подписать твой приказ о выезде.
— Почему сам Рамке?
— Брест — это Крепость, если ты все еще не заметил, а Рамке — комендант этой Крепости… И без него ни одна мышь из Крепости не выскользнет. Звучит в рифму: мышь — кышь!
Спустя секунду остаюсь в кабинете один.
Через закрытые окна доносится сильная стрельба зениток, и тут же в комнату проникает гул самолетов. Слышу отрывистые команды и стук сапог людей, спешащих к Бункеру: истребители-бомбардировщики проносятся на бреющем полете! — Господи-Боже, надеюсь, Старик проскочит! Не хватало еще, чтобы по дороге бомба попала в его автомобиль!