Крепость

— Батарея 190-миллиметровых пушек на острове — ну, как же он называется? Короче, эта батарея продолжает сражаться на острове Cezembre. Их обер-лейтенант уже несколько раз упоминался в новостях Вермахта. Его фамилия Сеусс…

— Наверняка, у него постоянно горло болит! — влезает Бартль.

Отправляю Бартля и «кучера» на кузов. Ефрейтор тоже уже направился туда. После чего вынужден попросить помощи, чтобы суметь забраться в кабину: Сам я туда не заберусь.

— Как дела, господин лейтенант?

— Пожалуй, все путем! — отвечаю решительно.

Когда маат включает зажигание и машина трогается, во мне бьется одна мысль: СДЕЛАНО! Мы пережили это! Господи, Боже мой! Хвала Тебе и аллилуйя!

Командование группой ВМС «Запад»?

Все подразделение из Парижа имеет здесь теперь резиденцию? В Эльзасе?

Напрягаю мозг: Там шефом был сначала генерал-адмирал Заальвахтер, а потом прибыл адмирал Кранке. А как называется эта мусорная куча? Саверн? Никогда не слышал…

Мой автомат лежит на коленях, и я придерживаю его правой рукой.

Маат одаривает меня коротким боковым взглядом и спрашивает:

— А где Вас ранило, господин лейтенант?

— При авианалете самолета-штурмовика — прямо сразу за Луарой.

— Болит?

— Сносно. У меня были таблетки от боли. К сожалению, закончились.

— Потерпите несколько километров, а затем разживетесь еще, господин лейтенант — я думаю, медики Вам помогут.

Я говорю и при этом слышу сам себя. В голове опять сильное кружение.

Какого черта мы только едем в этой чужой машине по этой долбанной местности? Повсюду лишь плоский ландшафт рифленого железа и один крутой поворот за другим — все повороты дороги идут здесь под острым углом.

В локте опять учащенно стучит пульс. Хочу закусить губу от боли, но у меня вырывается громкий стон. Одновременно кручусь на сидении и сажусь немного выше: Пусть маат думает, что мой стон вызван лишь неудобным положением тела.

Тем не менее, могу ясно ощутить его взгляды уголком глаз, и затем он спрашивает:

— Может быть, мне взять у Вас автомат, чтобы не мешал?

— Нет, спасибо, все хорошо, — отвечаю ему и едва не стону в голос, такая боль пронзает меня.

Наверное, оттого, что я медленно снова заваливаюсь набок, маат интересуется теперь:

— А где же Вы сегодня ночевали? — и затем добавляет: — Если Вы разрешите задать Вам такой вопрос, господин лейтенант.

Хороший парень. Хочет удержать меня в сознании своим трепом — в сознании и реальности. Но лучше бы он этого не делал! Я сейчас настолько тронут его заботой, что слезы наворачиваются на глаза.

— В крестьянской усадьбе, с парнями из Люфтваффе, — произношу медленно.

Маату приходится много раз переключать передачи. Мы движемся то в гору, то с горы. Буковый лес тянется по обеим сторонам дороги, но скоро идет лишь с горы: Поворот за поворотом.

Вот появляются дома — здания из красного песчаника. Несколько детей на улице, играющие дети. Чтобы справиться с кипящими во мне слезами умиления и эмоциями, спрашиваю:

— А где же размещается Ваш штаб?

— В замке городка Саверн.

— Как раз соответствует моменту!

— Так точно, господин лейтенант. Все обставлено наилучшим образом — с радиостанцией и всякими такими штучки-дрючками. Как и должно быть.

— Так они все это просто упаковали в Париже и так и выехали? — интересуюсь недоуменно.

— Да, все. Каждую пишущую машинку. Телефонно-телеграфную станцию, батареи для раций — ну просто все… Это был настоящий большой транспортный конвой, господин лейтенант.

— И теперь здесь все идет как и раньше?

— Ну, так само собой же разумеется, господин лейтенант. Все общение идет сегодня по радио! Извините, господин лейтенант, это Вы и сами знаете: Вы же служили на подводных лодках…

— Откуда Вам это известно?

— Ваш знак подводника, господин лейтенанта!

Вслушиваюсь в его интонацию. Без сомнения в его словах звучит насмешка.

— Значит, война на море в последнее время продолжается… И ею управляют из Саверна, из замка в Саверне управляют войной на море?

— Так оно и есть, господин лейтенант!

Уголком левого глаза вижу, как водитель довольно улыбается. Затем говорит:

— Для радистов оно же все равно: Париж или Саверн — им это без разницы… Только, я бы лучше находился в Париже, сказать по правде, господин лейтенант…

Моя голова валится при проездах всех этих крутых поворотов с боку на бок — так, словно мышцы затылка совсем не могут удержать ее вертикально. Моментами у меня буквально туман перед глазами. Приходится быть начеку, чтобы не свалиться вперед. Когда машина резко тормозит, то едва не бьюсь головой о ветровое стекло. Чтобы не допустить этого, упираюсь ногами так сильно, что бедра болят.

Не могу я так быстро все это усвоить: из Парижа в Эльзас…

— Ну и кто же собрался в эту куча-мала?

— Ни малейшего представления, господин лейтенант.

Спустя какое-то время водитель говорит, словно про себя:

— Я представляю себе все именно так: Замок должен быть, конечно просто замком…

Благородство умирает последним! приходит на ум изречение моей бабушки, но я придерживаю его при себе.

— А замки, — продолжает водитель, — таких массивных больше вовсе нет так далеко на восток от Парижа…, Впрочем, этот раньше назывался Saverne.