— От таких, как она, очищают теперь наш народ. — Франц вздохнул. — Они забрали ее. После недели ползания. Когда не мылась и пахла как сволочь.
— Ты, похоже, болен, Франц. — Эберхард с заботой подошел к брату и положил ему руки на плечи. — Этот кашель ничего хорошего. — Он повернул голову от воняющего водкой дыхания.
— Подумай, старик, она сошла с ума и болтала глупости, ведь я нашел убийцу Эрвина. Это был…
— Не неси бред, это не был тот, которого ты поймал. — Франц встал, вынул из кармана брюк сложенный пополам лист машинописной бумаги и бросил ее на стол.
— Взгляни!
Эберхард прочитал несколько раз и пошел в спальню, дав служанке распоряжения относительно гардероба. Не обратил внимания на молящие, заплаканные глаза своей жены Карен. Не заботился теперь о состоянии ее духа, о насилующих немок азиатов, о гибели города, о своем обожженном лице. Больше всего его теперь интересовал запас боеприпасов для «вальтера».
Бреслау, четверг 15 марта 1945 года, восемь утра
В крепости Бреслау авто и пролетки были в огромной степени заменены колясками. В эпоху военного топливного кризиса это было незаменимое средство передвижения — исправно и быстро двигались по улицам, заблокированным частично горами мусора или колоннами войск.
Кроме того, кучеры колясок, ветераны, переносящие приказы и рапорты между полками, были — в отличие от запрягаемых лошадей — полностью равнодушны к взрывам снарядов, облакам пыли, каменным навесам руин и стенаниям раненых, которые сидели на бордюрах и ждали часами санитарных патрулей. Коляски, как правило переоборудованные двукольные и двудышловые тележки, были предназначены для одного, возможно, двух пассажиров: для матерей с детьми, супружеских пар или для полных женщин с маленькими собачками.
Эберхард и Франц Моки, двое мощно сложенных мужчин, еле-еле помещались на сиденье, поручни втискивались им болезненно в бедра, а колени почти терлись о запыленные крылья.
Эти неудобства казались вовсе не беспокоящими Эберхарда, который каждый раз подносил к глазам листок, полученный от брата, и попытался вывести из него что-либо об авторе текста.
Значительно больше он узнал, скорее, о самой пишущей машинке и некоторых ее литерах. Маленькая буква «t» напоминала православный крест, потому что двойной была ее поперечка, как большие, так и маленькие «o» состояли из двух окружностей, смещенных на полмиллиметра, а «r» качалось раз в одну, раз в другую сторону. Эти особенности машинных литер ничего, однако, не говорили об авторе странного текста, который сегодня ночью обеспокоил Франца Мока и спровоцировал, что посетил своего годами не виданного брата.
Текст был краток и гласил: «
Эберхард понюхал записку и ничего не почувствовал, кроме слабого запаха затхлости — едва ощутимым запахом душного кабинета, грязного склада, а может, заселенного крысами склада канцелярских принадлежностей?
Франц смотрел на брата с недоумением, когда тот подносил листок к губам, как будто хотел его полизать. Не сделал, однако, этого, потому что коляска дернулась, пропуская группу изможденных заключенных с буквами «P», нашитыми на рукавах, и остановилась на месте, указанном Эберхардом — под виадуком на Хёфхенштрассе.
Рядом с ними промаршировала колонна Фольксштурма, состоящая из мальчиков-подростков, в их глазах проглядывалась отвага и уверенность в себе. Франц сошел, Эберхард заплатил кучеру коляски, а тот с облегчением попедалировал в сторону вокзала. Братья вглядывались в храбрых защитников крепости Бреслау. Парни выстроились в две шеренги перед своим командиром, невысоким лейтенантом, и с воодушевлением начали расчет. Лейтенант слушал рассеянно их короткие лязги и водил усталым взглядом после опорам виадука.
Вдруг его взгляд остановился на Эберхарде Моке. В его глазах уже не было усталости — появился блик узнавания. Движением руки вызвал своего помощника, отдал ему несколько команд и, упруго ковыляя, подошел к Мокам.
— Приветствую вас, герр криминальдиректор, — закричал лейтенант, протягивая руку для приветствия.
— Приветствую вас, господин лейтенант. — Эберхард пожал крепко его руку. — Господа, познакомьтесь. Это мой брат Франц Мок, а это господин лейтенант Бруно Спрингс.
— Вы уже выглядите намного лучше, герр криминальдиректор. — Спрингс взглянул на обожженное лицо Мока. — Лучше, чем четыре месяца назад.
— Господин лейтенант, — объяснил Эберхард брату, — видел меня сразу после моего происшествия в Гамбурге. Мы встретились в госпитале в Дрездене и повспоминали с удовольствием старые времена, когда вместе работали на Шубрюкке.