Крепость души моей

Те, что пришли, быстро переглянулись. С таким же успехом они могли глядеться в зеркало: одинаковые лица, прически, костюмы. Разница имелась, но в сумраке лестничной площадки гости казались близнецами.

– Вадим Васильевич, – стоявший справа повысил голос. – Просьба открыть – всего лишь дань принятой здесь вежливости. Без двери мы можем обойтись, но ремонтировать стену вам выйдет дороже.

Молчание. Кашель. Скрежет задвижки.

– Хорошо. Открываю…

На старом фотографе была пижама, полосатая, как в санатории. Синее на белом. Рукава коротковаты, нижняя пуговица оторвана. Бросив беглый взгляд на гостей, Вадим Васильевич насмешливо скривил рот.

– Ордер имеется?

Одинаковые вновь переглянулись.

– Вы читали книгу, – сказал тот, что слева. – Для этого вам пришлось сменить очки. Они лежали в верхнем ящике комода. Заинтересовал вас сборник стихов Бориса Слуцкого 1991 года издания. Последнее, что вы, Вадим Васильевич, успели прочитать…

Гость на миг задумался. Процитировал ровно, без тени эмоций:

– Однажды я шел Арбатом,
Бог ехал в пяти машинах.
От страха почти горбата
В своих пальтишках мышиных
Рядом дрожала охрана.
Было поздно и рано.
Серело. Брезжило утро.
Он глянул жестоко, мудро…

– Это не ордер, – равнодушно бросил фотограф. – Это всего лишь штукарство. Глупый следак всегда с такого начинает. Все, мол, знаю, ваши подельщики расколись. Имел некоторый опыт, так что вы меня, граждане, не удивите. Ну, раз ордера у вас нет…

Он взялся за дверь.

Стоящий справа поднял руку:

– Обождите! Предлагаю продолжить переговоры в более комфортных условиях…

…И мир рассыпался мелкими осколками. Тьма, свет, вновь темнота и снова свет, на сей раз яркий, полуденный.

– Да, так, пожалуй, будет лучше.

Июльское солнце. Безбрежная небесная синь. Темная чаша моря вдали. Серая земля, трава желтая, жухлая… Порог, впрочем, остался. Теперь он был мраморным, в три ступеньки. Мраморным стал и дверной проем – аккуратный четырехугольник, вырезанный в полуразрушенной каменной стене. Ни окон, ни потолка, ни пола. Лишь небо над головами – и галька под кедами.

На кеды фотограф посмотрел первым делом. Провел рукой по рубашке-ковбойке, завязанной узлом, скользнул ладонью по шортам, сшитым из грубой, защитного цвета ткани. Хотел что-то сказать, но вместо этого осторожно поднес пальцы к лицу. Дотронулся, резко выдохнул…

Тот, что стоял слева, улыбнулся. Вынул из кармана зеркальце:

– Желаете убедиться?

Зеркало Вадим Васильевич не взял, соблюл характер. Пригладил черные, без седины, волосы, оскалился рядом белых ровных зубов. Глаза блеснули молодым злым огнем:

– Удивили, но не слишком. Эту метаморфозу следует понимать, как перевод в теплую камеру с телевизором?

– Вроде того, – согласились правый и левый. – 1975 год, Херсонесская экспедиция. Золотые деньки, правда? Сколько вам было тогда? Тридцать? Будьте справедливы, Вадим Васильевич! За такую метаморфозу иные согласны заплатить миллиард. Вам – бесплатно, в качестве бонуса.

Фотограф хотел огрызнуться, но в последний миг передумал. Махнул длинной рукой, присел на камень.

– Ладно, убедили! О чем пойдет речь? Закону я готов помочь и без подобных фокусов. Но вы, кажется, из иного ведомства?

Тот, что слева, поднял руку, ловко поймал нечто тяжелое, в потертом кожаном футляре. Взвесил на ладони, взглянул с вопросом.

– Это мой фотоаппарат, – узкие плечи дрогнули. – «Москва 2», старый приятель. Надо же, какие разные личности им интересуются! В чем проблема? Он же и так у вас!

Вадим Васильевич глубоко вдохнул горячий, терпкий воздух:

– Если желаете, могу снять вас на фоне руин. Туристы предпочитают Базилику 1935 года, там колонны красивые. Или вы, граждане, на пленке не фиксируетесь?

– Аппарат действительно у нас, – сказал тот, что слева. – Назад вы его, Вадим Васильевич, не получите. Более того, по ряду причин мы не имеем права вам за него заплатить. Но возможен обмен: любая фотокамера на ваш выбор. Если хотите, точная копия этой. А еще нам нужен подробный, очень подробный рассказ. Что вы этим аппаратом снимали? Кому одалживали? Придется все вспомнить, Вадим Васильевич! Не думаю, что вы торопитесь назад. Здесь, в 1975-м, знаете ли, неплохо! И вообще, с нами лучше ладить. Мы представляем очень серьезную структуру…

Фотограф тряхнул смоляной шевелюрой. Пальцы сжались в кулак:

– Бог ехал в пяти машинах.
От страха почти горбата
В своих пальтишках мышиных
Рядом дрожала охрана…

22:58 …любовь! любовь!..

Едва дождавшись, пока закроется дверь, Знаменитый Режиссер опустил руку, куда требуется, и принялся с наслаждением чесаться. Покончив с этим важным делом, он, как и был, в трусах от Армани (boxer, спецзаказ), поплелся к столику. Там ждала початая бутылка Chianti 1981 года. Глотнул из горлышка, вознес взгляд к серому гостиничному потолку.

Barbari! Maledetto barbari!