Крепость (ЛП)

«На испуг берет!» — бормочу тихонько, т. к. этот чудаковатый господин Вундерлих тот, кого я вообще не хотел бы иметь своим спутником. Этого хвастуна я знаю слишком хорошо еще с учебных курсов в Глюкштадте. Этот Вундерлих нес на себе печать флотского шута горохового из-за своих сапог всмятку, потерявших форму брюк и сидящей вкривь и вкось фуражки. Он просто ноль. Надо здорово постараться, чтобы прослыть нулем. Нуль в спутниках.

— Это позабавит Вундерлиха!

— Будь я фотохудожник, ну, как Тео Матейко — и ad hoc мог бы работать, это было бы здорово, — отвечает Греве.

— Да, но мое искусство несколько другого рода. Прежде всего, я хочу заснять и накопить впечатления.… А так же, в конце концов, мне надо писать, для того, чтобы представить материалы в «Лейпцигер Иллюстрирте». Поэтому просто не перенесу рядом с собой такую стерву, как Вундерлих.

К моему удивлению, Греве удовлетворенно отвечает: «Ну, на нет и суда нет!» И, словно бы извиняясь, добавляет: «Это я предложил из-за отсутствия у нас бензина».

В здании роты пропаганды живет командир подлодки класса S. В ходе бомбежки он потерял свою подлодку, но скоро должен получить другую.

От него узнаю: в ходе операции вторжения, около двухсот союзнических тральщиков очистили проходы в наших минных полях. А затем союзники для защиты своих проходов установили свои мины. От налета штурмовой авиации десантные корабли защищались с помощью аэростатов заграждения. А, кроме того, в воздухе постоянно барражировали целые тучи истребителей. Чем ближе подходили десантные корабли к берегу, тем плотнее сбивались в кучу морские силы противника.

Обер-лейтенант укоризненным тоном произносит: «Они задействовали все, что может плавать. И при постоянном освещении! До самой зари они не гасят своих огней». И будто с одобрением добавляет: «То, что они затеяли — это здорово!»

Затем умолкает. Перед ним стоит бутылка и стакан. Неплохо бы тоже выпить пивца. Ну и бестолочь этот сухопутный моряк! Чертыхаюсь и иду в кладовку. Вернувшись, тут же слышу голос обер-лейтенанта, словно и не уходил: «Мы же теперь можем лишь выйти в море, попасть под их массированный огонь и смыться назад! А чтобы забить им гол — об этом не стоит и мечтать — во всяком случае, не такими силами….»

— Если бы кто-то понимал это… — отвечаю после некоторого раздумья. Командир поднимает плечи и тут же опускает их в недоумении:

— Это все совершенно непонятно. Хорошо, хоть погода не позволила им идти напролом…

Я понимаю, что он имеет в виду ночь Вторжения и добавляю:

— Такая Армада не могла бы подойти незамеченной!

— Все довольно таинственно. По-другому и сказать нельзя. Как умудрились проморгать такое предприятие — не возьму в толк! Имея такой богатый опыт и так пролететь… Конечно нас здорово обули…»

Это звучит как итог всему сказанному. Помолчав, обер-лейтенант добавляет: «Можно лишь гадать на погоду, да отливы с приливами, когда союзники захотят, а когда нет — И ОПРЕДЕЛЕННО НЕТ — высадиться на берег. Но ведь они-то ЭТО знают!»

Кажется, что обер-лейтенант накопил столько злобы, что рад появившемуся слушателю.

— Возьмите, к примеру, нашу шестую флотилию. Там у меня служат два моих друга. Уже в конце апреля, так на всякий случай, они стояли в бухте Сены. Уже тогда флотилия могла бы предпринять что-либо против высадки десанта. Но знаете ли вы, что произошло?

Всем видом показываю, что не имею ни малейшего понятия, но охотно бы узнал.

— Они, так говорят, оставили свои позиции, поскольку в тот вечер пятибалльный ветер стал шести-семибальным — западный ветер, совершенно не способствовавший высадке десанта. Господа метеорологи не просчитали, что образуется антициклон. Но это что! Дальше все пошло еще хуже! Корабли флотилии располагались в приливном порту, и когда начался отлив, у них под килем не было и фута воды! Они просто легли на дно! А когда господа союзники заявились, была малая вода! Вот как все было на самом деле! Просто нет слов…

Наступил вечер. В скрывавшем даль тумане, несмотря на темный задний фон, образующий резкую кромку, отчетливо видны союзные соединения. Между ними и берегом стоит пелена тумана. Кажется, поднимается ветер: Прибрежный туман не строго прямо покрывает пространство, а клубами возникает то там, то здесь и в этих пятнах различимы корабельные надстройки — призрачный вид.

Под окнами моей комнаты медленно движется длинная беспорядочная толпа беженцев с разнообразными тележками и детскими колясками. Невыносимо видеть все эти жалкие пожитки: Разобранные, уродливые шкафы, матрацы с торчащей набивкой, а по бокам тележек свисающие узлы с кухонной утварью.

Беженцы совершенно не реагируют ни на выстрелы береговых батарей, сотрясающих все наше здание, ни на стрельбу зениток: они равнодушно следуют своей дорогой.

Ночь обещает быть неспокойной. Около полуночи все окутывает густой шум самолетных моторов, да так, что я, опасаясь воздушного налета, встаю с кровати. Небо расшито черными, опускающимися вниз клубами облаков. Душно.