Крепость (ЛП)

Командир батареи смотрит на меня и говорит: «Вы уже слышали новое прозвище союзников «Западные буксиры большевизма»? Нет? Звучит довольно сильно. Приказ на эту высадку союзников, говорят, поступил из Москвы: «Наступать на континент!» Звучит не слабо!”

Оставшись снова один, присаживаюсь перед своим блиндажом и пытаюсь привести в порядок впечатления последних дней. Но мысли путаются. Что было вчера, а что позавчера? Сколько вообще дней я уже нахожусь в этой части Франции? Я почти потерял чувство времени: если хочу хоть как-то восстановить прошедшие события, придется поднапрячься. Мое удивление всегда вызывали свидетели в суде, чьи точные показания часто давно прошедших событий, давали пищу газетным репортерам. Даже под присягой я не смог бы восстановить события четырехдневной давности, поскольку уже позавчерашнее событие для меня дела давно минувших дней.

В голову ничего не лезет. Вероятно из-за того, что все свои сообщения постоянно откладывал на более благоприятный момент. И вдохновения тоже нет. Займусь-ка лучше своими набросками. И в эту минуту ощущаю, что начинаю сходить с ума: видения вчерашнего дня бледнеют, либо полностью сливаются с сегодняшними, либо просто растворяются. В конце концов, мои впечатления исчезают, словно плохо зафиксированная фотография, что со временем тускнеет и покрывается пятнами.

Пора бы уже очнуться. Но что-то не получается. Внезапно меня охватывает жуткая тоска по Симоне. Знать бы, где она теперь. И что с ней может произойти в этом нашем положении дел. Но КОГО спросишь об этом? Вот Старик смог бы помочь. Надо приложить все усилия, чтобы все-таки попасть в Брест!

Никак не могу уснуть. Тонкая пелена сна то и дело прерывается накатывающимся гулом моторов. Воздух дрожит от этих звуков. Босой выскакиваю наружу, но не могу разглядеть самолетов. Так как гул двигателей все нарастает, да и холод блиндажа прогнал усталость, решаю поспешить на позицию батареи.

Уже на дальних к ней подступах слышу требование часового назвать пароль, сопровождаемое клацаньем затвора автомата, потому быстро выпаливаю: «Вестервальд!»

Слава Богу, что запомнил сказанный комбатом пароль!

Рогатку, перекрывавшую дорожку отодвинули, и словно в омут, погружаюсь в темноту тропинки, огороженной по сторонам колючей проволокой обозначающей спрятанные в траве минные поля. Двое часовых, чьи головы торчат из окопчиков, чертовски близко расположились у самого обрыва.

Вслушиваюсь в ритмы какого-то шума, свиста, шипения, тишины и нового шума. А затем мне кажется, что шум идет не снизу, а буквально отовсюду: никаких сомнений — это самолеты пролетают над головой. Волны шума и гула низвергаются с небес, перемешиваются с шумом моря и разделяются вновь.

Прямо, над морским горизонтом, тьма никак не может сгуститься. Отчетливо видна полоска отделяющая небо от моря. Присмотревшись, узнаю торчащие справа и слева от позиций батареи, задранные вверх, выделяющиеся своей бледностью на темном фоне, скалы.

Внезапно, точно передо мной, но довольно высоко, вспыхивает красная осветительная ракета и заливает весь берег и море своим колдовским светом. Как только ракета гаснет, темноту пронзают, словно спицы, острые лучи прожекторов, которые шарахаются из стороны в сторону, а затем, слившись воедино, замирают в одной точке неба. И в этой точке, будто маленькая белая капелька блестит пойманный лучами самолет — но не долго. Налетевшие невесть откуда облака принимают световой удар на себя: повезло этим пилотам!

Шум моторов, приглушенный ночными облаками, опускающийся на нас, словно застыл. Но мало-помалу он усиливается, да так, что, кажется, бомбардировщики летят прямо над головой. Как не напрягаю зрение, ничего не могу разглядеть на ночном небе.

Когда со всей осторожностью пробираюсь между колючей проволокой и крутым обрывом на вершину, шум моторов стихает. Теперь слышу лишь Атлантику. Сильный прилив. Светлые пятна накатывающейся на берег пены приливных волн легко покрывают кромку подножия прибрежных скал.

Издалека слышны выстрелы зениток. Бомбы упали, кажется у Абвиля: правая часть неба в том направлении красная от пожаров. Начинает дуть пронизывающий ветер и уносит последние остатки тепла из моего тела. Пора назад, в свою берлогу. Вслушиваюсь в шум ночи. Небо вдруг пронзают огненные стрелы падающих звезд: метеоритный дождь.

ДЬЕП

Моя дорожная карта не многое может сказать. А я все сгибаю и разгибаю ее, чтобы представить, как же могла измениться линия фронта. И каждый раз складываю карту вновь по старым изломам и сгибам, и бешенство охватывает меня: по всему видно, союзники не желают более наступать.

Утешаю себя: это нормально. Этого следовало ожидать. Они захватили плацдарм, производят перегруппировку своих сил и готовятся к прыжку….

Рядом с Дьепом, в Сен-Мартин-ан-Кампань, мы опять можем съехать на прибрежную дорогу. Между крошечными деревушками — под красивыми названиями: Berneval-le-Grand, Belleville-sur-Mer, Le Puys — вновь чувствую себя спокойно: у подножия этих меловых скал, мы не так заметны, как наверху.