Крепость Луны (СИ)

Я скривился и, не поворачиваясь, указал пальцем на угол помещения.

— Разумеется, я рад, что Митя невиновен. Просто тип, стоящий позади меня, навевает мысль, что ваши методы получения правды от подозреваемых противозаконны.

— Что вы говорите?.. — голос Рубовского был мягок до безобразия. Ему бы веер в руки, и вышла бы дама приятная во всех отношениях, которая первой услышала новость о похищении губернаторской дочки.

— А то и говорю, что пока этот молодец не покинет помещение, я говорить не буду.

Рубовский хмыкнул, но промолчал.

— Отвечайте, что вы делали с Дмитрием!

— О, не кричите на меня…

— Знаете что, господин Рубовский, — зашипел я. — Вы, конечно, ведёте это дело, в коем я по нелепой случайности оказался обвиняемым, но вы не должны забывать, что вы ниже меня по сословию. Ни-же, — добавил я с нежностью, а потом с упоением заметил, как задрожала у Рубовского челюсть и звякнули зубы.

— Мы ему дали эликсир правды, — с улыбочкой, скрывающей тик, ответил Рубовский.

— Я запомню, — я тоже улыбнулся и незаметно надавил на родинку: теперь, даже если меня будут поить уничтожающими память зельями (в чём я не сомневался), то всё происшедшее запомнит книга.

— Попробуйте, — согласился Рубовский, и веки ещё сильнее опустились на зрачки, — однако нам пора перейти к делу. Как вам известно, при внеплановой проверке выяснилось, что в архиве нет важной папки. Члены комиссии вызвали сотрудников нашего отдела, после чего были проведены обыски у работников всего отдела, в котором вы работаете. Похищенные документы нашли именно у вас, поэтому вам и представлено обвинение. Однако вы смеете отрицать попытку хищения, не так ли?

— Совершенно верно, — кивнул я.

— И это, я должен сказать, весьма неразумно, ибо все доказательства против вас.

— Простите великодушно: какие доказательства?

— Документы в ящике отцовского, а теперь вашего стола.

— А вы не допускаете мысль, что их могли мне подкинуть?

— О, вероятность сия невероятно мала, ибо ваш отец умел пользоваться магией, и охранных заклинаний, даже при поверхностном обзоре, наши жандармы обнаружили больше сотни.

— Зачем же мне класть документы не куда-нибудь, а в ящик отцовского стола? Вам не кажется это глупым для человека, который служит…

— Лучше — служил, — вставил Рубовский.

— …служит в сыскном агентстве?

— Вы просто не думали, что кто-то будет проверять наличие документов. К тому же, зачем их забирать навсегда, если можно сделать копии?

— Для чего же? — устало поинтересовался я.

— Это вам лучше знать.

— Мне?

— Вы — преступник, а преступник всегда лучше следователя знает, для чего ему нужны гадкие результаты его мерзких преступлений.

— Преступник, — задумчиво проговорил я. — Роль, конечно, заманчивая, но я не буду её играть.

От бешенства Рубовский затрепетал:

— Так я, по-вашему…

— По-моему, вы вообразили себя Шекспиром, во власти которого раздавать роли.

— Пусть будет так, — подумав, выдавил из себя Рубовский. — Но всё-таки приготовьтесь петь. — Он положил на стол лист пергамента, перо и чернильницу. — Это ваше признание, самое чистосердечное признание на белом свете. Оно уже готово, вам остаётся только подписать.

Я весело посмотрел на коллегу.

— Моя подпись к вашим услугам, — и я плюнул прямо на слово "признание".

Рубовский, внешне спокойный, как древняя гора Уральского хребта, поднялся и постучал в дверь. Снаружи её открыл П.В.

— Будьте добры, верните господина Переяславского в его камеру, но через час вновь доставьте ко мне. Мы выпьем с вами чаю, а Николай Иванович хорошо подумает над всем, что было предложено ему с такой добротой и обходительностью.

Меня провели мимо главного следователя, которого я не оставил без внимания и скривил презрительную рожу.

Прошедший час, разумеется, ничего не дал. Мне сознаваться было не в чем. Я пытался подавить страх перед избиением, которое было так же неизбежно, как падение камня из разжатой ладони.

На этот раз П.В. шепнул мне при выходе:

— Слушайте Эраста Владимировича. Делайте все, что он вам говорит-с. Так лучше будет-с.

— Для кого лучше? — вспыхнул я, отступив от надзирателя на пару шагов, как от больного проказой.

— Для вас, для нас, для всех, Николай Иванович.

— Нет, П.В., лучше будет только для господина Рубовского, а мне, видите ли, не хочется, чтобы ему было хорошо. Такая вот у меня маленькая прихоть.

Надзиратель надул усы, обиженный тем, что я не оценил его доброе намерение защитить меня. Впрочем, я сомневаюсь, что он ничего не знал о тех способах, которыми Рубовский делал себе блестящую карьеру. Просто из-за трусости желал остаться в стороне. Уж простите, дорогой мой П.В., если эти воспоминания вы изволили прочесть, и они обидели вас, но таково моё мнение о вас. От труса до предателя — один шаг, так я думаю.

Меня вновь завели в комнатку. Маленький Рубовский ждал, переплетя над столом коротенькие полные пальчики. Великан-помощник всё так же стоял в углу, словно и не покидал его.

— Уверен, вы хорошо подумали.

Следователь наклонился и протянул было руку под стол, но я остановил его.