Крепость Серахс (книга первая)

На голове его была мерлушковая папаха, на плечах — синий чекмень[6]. Он вел с водопоя своего коня, который всегда брал первые призы на скачках, а на последнем состязании повредил переднюю ногу. Хан так любил скакуна, что сам задавал ему корм и водил на водопой, а теперь, когда конь стал хромать, Ходжам Шукур-хан и вовсе забыл обо всем, кроме любимца. Голодный народ, пленники, томящиеся в иранских зинданах, — все ушло на второй план.

Поравнявшись с ханом, Каушут придержал коня, поздоровался. Ходжам Шукур ответил на приветствие, потом спросил:

— Куда путь держите?

— Путь держим к персам, хан-ага.

— На разбой, грабеж или еще что задумали?

— Едем пленников выручать, хан-ага, — сказал Каушут. — Раз уж те, кто должен выручать пленников, за ухом не чешут, решили сами сделать попытку.

Ходжам Шукур понял намек, но последнее слово хотел оставить за собой.

— Зачем же из-за девяти пленников беспокоить нукеров и ханов? В постоянных схватках такие потери неизбежны, и если думать об этом, надо все дела свои забросить, Каушут-хан…

— Как нога заживает у скакуна, хан-ага? — перебил хана Каушут. Эти слова его означали: у тебя ведь никаких других дел нет, кроме заботы о своей лошади.

Намек Ходжам Шукур уловил мгновенно. Но поскольку не знал, как ответить на это, предпочел сделать вид, что намека не понял.

— Да, нога заживает, — ответил он и решил переменить тему разговора. — Из каких племен эти девять?

— Хан-ага, — ответил на этот раз Тач-гок, — восьмерых мы и сами не знаем, девятый из аула Каушута.

— Как зовут его?

— Дангатаром зовут. Скромный человек. Жена умерла от горя, остались сиротами мальчишка и девочка.

— А у кого пленники?

— У Апбас-хана.

— А что вы взяли на выкуп? — Ходжам Шукур краем глаза взглянул на хурджуны [7] путников и погладил свою редкую бороденку. — Что-то груз ваш не больно тяжел.

Каушуту не хотелось долго препираться с ханом, и он ответил напрямик:

— Скота для выкупа у нас нет, хан-ага. Есть только кривые сабли мастера Хоннали. А в хурджунах ничего, кроме еды.

— И еще скажите, что на плечах у вас черные головы! — Ходжам Шукур насмешливо улыбнулся. — С такими подарками ехать, можно и головы потерять.

— Черная голова всегда готова, — отозвался Тач-гок. — Если она может спасти людей, то не станет жалеть о себе.

— Когда голова слетает ради других, она не думает об этом, — добавил Каушут.

Хан скривил губы:

— От чьего имени едете?

— От имени народа, хан-ага.

Ходжам Шукур деланно рассмеялся:

— Светлый вам путь! Если вернетесь, сообщите, будем рады.

Эти слова хана не понравились Каушуту. Он хотел ответить что-нибудь резкое, но ему помешал курносый человек, скакавший рысью со стороны реки. Человек еще на ходу закричал:

— Хан-ага, ты задерживаешься. Люди ждут тебя.

Хан сделал удивленное лицо, как будто не мог сообразить сразу, в чем дело. Но потом вроде вспомнил.

— А, эта женщина…

— Женщина женщиной, но толпа стоит. Люди не начинают без тебя.

Ходжам Шукур неторопливо передал поводья человеку, успевшему уже соскочить со своей кобылы.

— На, отведи коня. Смотри только не сядь верхом, у тебя хватит ума!

Человек принял поводья, а Ходжам Шукур, чтобы лишний раз показать свою силу, еще державшуюся в немолодом теле, легко вскочил на чужую кобылу и, быстро усмирив ее, проговорил, не обращаясь ни к кому:

— Да, люди разные живут на свете. Надо же! И на этой кляче кто-то ездит!

Потом обернулся назад и уже совсем другим тоном сказал:

— Ну, молодые люди, не худо бы и вам посмотреть, как надо оберегать честь мусульман. Если вам по дороге, следуйте за мной!

Тач-гок и Каушут не представляли, что ожидает их у реки, но, поскольку им было по пути, двинулись за ханом.

…По обоим берегам реки толпился народ. Здесь были только мужчины. На правом берегу, в трех-четырех шагах от толпы, сидела женщина. Она надвинула пуренджек [8] на самое лицо и спрятала голову в коленях. Видно, не все толком знали, в чем она провинилась, и люди вполголоса передавали один другому дошедшие до них слухи.

Едва появился Ходжам Шукур на чужой неказистой кобыле, все замолчали, ожидая, что скажет хан. Но Ходжам Шукур не торопился начинать, словно предоставляя это право своим соплеменникам. И действительно, вскоре из толпы вышел молодой человек в накинутом на плечи чекмене и черной папахе. Он подошел к Ходжаму Шукуру:

— Хан-ага, разрешите мне обратиться к этой женщине.

Хан приосанился и слегка сощурил глаза.

— А кем, скажи нам, она доводится тебе?

Молодой человек смущенно опустил голову, словно не решаясь сказать.

— Не стесняйся, юноша, не стесняйся. За свою вину она ответит сама.

— Это моя енге, — не поднимая головы, ответил молодой человек.

— А где же брат твой?

— Брат умер.

— Давно ли?

— Меньше года, хан-ага.

Ходжам Шукур изобразил на своем лице гнев и даже заскрипел зубами.

— Меньше года? Меньше года, говоришь, не могла потерпеть? Да такую и собакам кинуть мало!..

У молодого человека покраснело лицо. Он переложил плеть из одной руки в другую и сделал нетерпеливое движение.

— Хан-ага, если можно…

— Можно, юноша, говори…

Молодой человек решительно направился к женщине и остановился возле нее.