Крепость Серахс (книга первая)

Старик выплюнул нас, прополоскал рот и принялся за дограму. Пока он ел, Курбан раздумывал. "Нет, я среды ждать не буду, пойду прямо сейчас. Ничего, не пропаду, я уже не ребенок. Если и умру, так пусть по дороге в Хиву. Пусть Каркара не думает, что я ее бросил и забыл…"

После молитвы старуха заговорила.

— Отец, — сказала она, прикрывая рот, — слыхал, Арнакурбан привез текинскую девушку, которую в Хиву увезли. Красавица… Мы заходили посмотреть. Сидит в углу, а глаза как у джейрана…

Курбан опешил, старик с удивлением посмотрел на жену.

— Да это же она! — воскликнул Курбан. — Яшули, где живет Арнакурбан?

— Через кривой мостик налево, там на улице у любого спросишь: где дом Арнакурбана-сарыка? Хотя постой, я тоже пойду с тобой.

Курбан думал, что Арнакурбан сразу же отведет его к Каркаре, но тот не спешил этого делать. Сперва сарык начал расспрашивать о Серахсе, о здоровье знакомых туркмен, потом стал выведывать, кем Курбан приходится девушке… Курбан спешил, запинался от радости и часто даже отвечал невпопад. И скорее по виду его, чем по словам, сарык наконец заключил, что Курбан на самом деле тот, за кого себя выдает, а не подослан людьми Мядемин-хана.

Когда он поднялся и вместе с Курбаном подошел к порогу черной кибитки, у юноши задрожали колени. Он думал о том, что скажет Каркаре, как только ее увидит. И слова никакие не шли на ум. Спросить: "Где ты была?" или "Как ты сюда попала?" — было глупо и неловко, а притвориться, вроде ничего особенного и не произошло, тоже было нельзя.

Поэтому, вошедши в дом, Курбан заговорил сперва с женой Арнакурбана. Каркара, как только услышала его голос, повернулась к нему спиной и прикрыла лицо чувалом. Курбан даже глаз ее не успел рассмотреть. Жена Арнакурбана подошла к Каркаре:

— Ну что ты, милая! Знать, уж судьба у тебя такая, сама-то хоть не мучай себя!

Но утешение это не подействовало. Курбан услышал, что Каркара плачет и с каждой минутой рыдания ее становились сильнее и сильнее. Курбан не знал, что ему делать. Он чувствовал, что на глаза у него наворачиваются слезы, и поэтому поспешил выйти из кибитки Арнакурбана…

Солнце взошло уже высоко. Келхан Кепеле и Каушут сложили в чувалы собранные дыньки и вышли на край бахчи. В это время с вершины холма раздался голос:

— Эй, люди! Воды нет?

Кричал Непес-мулла.

— Давай сюда, найдем для тебя!

За холмом был огород Непеса, где он высадил осеннюю морковь и теперь ходил ее пропалывать. Мулла спустился вниз. На плечах у него была белая бязевая рубаха, а на голове плоская, похожая на блин шы-пырма.

Все трое подошли к шалашу. Келхан снял с куста флягу и протянул ее Непес-мулле.

— Келхан, что это ты так на муллу смотришь? — спросил Каушут.

— Это он не на меня, а на флягу. Наверное, воды жалко.

— Нет, мулла, на тебя. Воды мне не жалко, такому, как ты, последнюю каплю в пустыне отдам… Просто думаю, как аллах людей создает — всех по-разному. Видишь, разница, она с самого начала в нас есть…

— А, ты завидуешь Непесу, что он мулла и детей может учить, а ты и сам не очень грамотный?

— Да нет, не в этом только дело… Вот аллах — одним все дает, и уши и язык, старается, когда делает, а других просто — слепит, как пришлось, и все…

— Да у тебя тоже вроде и нос, и уши на месте, чем ты недоволен?

— Нос носу рознь. Есть такие носы, что и запаха чурека не чуют. Вот возьмем муллу, например. Он и читает, и стихи пишет, и других учит, и на дутаре[41]играть может… И работает, слава богу, не хуже других..

— Ну и что ж, поэтому ты хуже его?

— Да нет, Каушут, я ему ни в чем не завидую, только вот в одном, что аллах стихи не дал сочинять…

— Ну и что бы ты тогда делал?

— Сидел бы и стихи нам читал, — ответил за Келхана мулла.

Келхан прищурил глаза и покачал головой:

— Нет, я бы не вам читал…

— А кому?

— Он их вдовушкам бы читал, и от них не было бы отбоя.

— Кажется, ты его за больное место задел, — засмеялся мулла. — Только, я думаю, нам с Келханом уже не о вдовах надо думать, а о чалме и ичигах.

— Чалма и ичиги этому не мешают, — улыбнулся Келхан Кепеле. — Ты думаешь, Сейитмухамед-ишан и на свою Биби-эдже не глядит? — Келхан похлопал Непес-муллу по плечу. — А вспомни, что говорил про это Мамедвели-ага? Он ведь, кажется, умер, когда ему много уже за семьдесят было!

— Он много чего говорил, а тебе про что, Келхан, интересно?

— Ну вот про это, про вдов. Есть у него, наверное, стихи, которые им посвящены?

Непес-мулла попытался припомнить:

Кемине говорит: вот совет всех мудрее:
Замуж, вдовы, опять выходите скорее!

— Вот именно! А про вдовых мужчин наверняка у него есть: "А вы, вдовцы, женитесь скорее!"

— Ну, если уж тебе так невтерпеж, давай пошлем Язсолтан и Бостан, пусть тебе кого-нибудь сосватают. Народ велик! Наверняка где-то вдовушки тебя поджидают.

— Людей много, мы и гонцов можем послать, в Ахал, в Мары!

— Еще и гаджаров не забудь и аймаков! Бухара еще есть и Хива!

При упоминании об Ахале Каушут вдруг вспомнил про другое и прервал шутливый разговор: