Крепости неодолимые

Вемы тя, единого бога и царя, твоея помощи просим. Ты нам подавал ecu победы, тобою врагов по беждахом, от тебе и нынешнего и будущего благополучия чаем…

Молитва императора Константина Великого

Суворов еще никогда не переживал столь длинной ночи. И совсем не потому, что густые декабрьские сумерки на Дунае наступали необычно рано и утренний свет с трудом пробивался сквозь низкие свинцовые облака. Весь день он провел в войсках, где на каждом шагу, словно магическое заклинание, слышалось слово «штурм». Он решился на него и не сомневался, что за те дни, которые он провел под Измаилом, решимостью проникся каждый русский воин. Нет, вовсе не механизмом и «артикулами предусмотренным» внушал он настойчиво мысль, что «не руки, не ноги, не бренное человеческое тело одерживали на войне победу, а бессмертная душа… и если душа воина велика и могуча, не предается страху и не падает на войне, то и победа несомненна».

Суворов категорически запретил держать войска в боевых порядках до сигнала. Солдаты группами, плотно прижавшись друг к другу, старались сохранить тепло, коротали время в разговорах и шептали молитвы. Может быть, среди них звучали и составленные много лет назад самим Суворовым, когда он командовал Суздальским пехотным полком.

Суворов после объезда войск вернулся на свой бивак, прилег к костру, но заснуть не смог. Сердце стучало, словно молоточком по наковальне, а перед глазами стояли строки ордера главнокомандующего Потемкина: «…Остается предпринять с божьей помощью на овладение Измаила… Извольте поспешить туда для принятия всех частей в вашу команду… Моя надежда на бога и на вашу храбрость».

Что мог Суворов ответить светлейшему, который сам еще двадцать лет назад брал штурмом Измаил? Что много воды с тех пор утекло и турецкий полумесяц сиял на небосклоне и не собирался покидать его, впрочем, как и воины Аллаха Измаил? И Суворов отписал Потемкину в Бендеры: «Обещать нельзя божий гнев и милость зависит от его провидения».

Штурм турецкой крепости достаточно подробно описан, и иногда кажется, что многочасовой бой виртуозно с листа и легко был исполнен русскими офицерами и солдатами. Но ведь сраженье складывалось из сотен, тысяч единоборств, где порой все решало мгновенье.

…Полоцкий пехотный полк входил в состав колонны бригадира Орлова, которая, по замыслу Суворова, должна была атаковать Толгаларское укрепление и ров левее Бендерских ворот. Вначале все складывалось успешно. Казаки, действовавшие в первом эшелоне, частью сил уже преодолели препятствие, когда внезапно ворота отворились и во фланг им устремились янычары. Казаки гибли под ударами сабель. И тогда на помощь пришли полочцы. Но и они, словно споткнувшись о невидимую преграду, остановились. Командир полка полковник Ясунский был тяжело ранен: наступило замешательство. Историк Полоцкого пехотного полка В. М. Кузнецов описал этот эпизод в стихах.

В начале схватки командир
Яцунский раненый свалился.
И полк во рвах остановился
И дрогнул (орошен мундир
Полковника текущей кровью —
Убит?!)… Но — вдруг — перед толпой
Встает священник полковой,
С крестом в руках, в устах с любовью:
«Ребята! Кто же за царя,
За веру, Родину святую?!
Кто, к ним любовию горя,
Не защитит их? Испытую».

Шагнул вперед священник, вот,

За ним один, другой толкнулись —
И все до одного вперед
На Измаил, как вихрь, рванулись!
И завязался жаркий бой.
Тот славный бой, которым гордо
Мы можем хвастать и твердо
Смотреть перед собой.

В нестихающей канонаде, в грохоте разрывов и выстрелов, в раздирающих душу человеческих воплях, перекрывая их, властно и призывно прозвучал голос святого отца, присутствие которого в первых рядах сражающихся было вовсе не обязательным. По долгу совести священник Полоцкого полка отец Трофим Куцинский предпочел быть там, где лилась кровь духовных чад. Пули не миновали священника. Уже на крепостной стене он был ранен в ногу, а от креста осталось лишь основание.

На следующий день после взятия Измаила, на штурм которого, по словам Суворова, «можно пускаться один раз в жизни», состоялся молебен. Под гром орудийного салюта отправлял его священник Трофим Егорович Куцинский. Перед генералами, штаб- и обер-офицерами раздавалась «Многая лета» победителям.