Крепостная навсегда

И вот теперь Анна мечтала только об одном — сыграть так, чтобы доставить Корфу радость своим искусством. Она обожала своего покровителя и преклонялась перед ним. Анна ничего не замечала вокруг себя. Там впереди горели огни рампы, от которых всегда в первый миг останавливалось сердце и в теле появлялась странная легкость, как будто душа освобождалась от своей оболочки и становилась твоим ангелом, и вела тебя за собой — туда, где свет сцены и тишина зрительного зала.

Анна не видела, как Полина прокралась к веревочным тросам, поддерживающим кулисные противовесы — мешки с песком. Как она глубоко надрезала канат, и он хрустнул. Анна даже не слышала звука упавшего за ее спиной мешка — Никита, игравший Бенволио, успел вытолкнуть ее на сцену.

— Что вы хотели? — произнесла она свою первую реплику.

— Тебя зовет мамаша, — ответила ей по тексту кормилица-Варвара.

Анна не видела, как на финальной сцене в зал вошел Репнин. Она почти не слышала криков «Браво!» Но она обратила свое счастливое лицо к барону и с ужасом поняла, что он медленно сползает с кресла, и лицо его исковеркано страшной болью, а Владимир кричит безумным голосом:

— Да помогите же кто-нибудь! Отцу плохо! Доктора! Ради Бога, ради Бога! Быстрее! — Владимир склонился над отцом и попытался приподнять его.

Но тело барона как-то неожиданно отяжелело и стало неподъемным. Его лицо побагровело, рот свело судорогой.

Гости растерянно молчали, замерев на своих местах, а по балкону побежал человек, сидевший в третьем ряду в ложе с противоположной стороны, — доктор Штерн.

— Отец, что с вами? Папа, вы слышите меня? Доктор Штерн, доктор Штерн! Ради Бога, ради Бога, быстрее! Папа! Папа!

— Позовите слуг, — велел доктор Штерн, наконец, оказавшийся рядом. — Понадобятся два человека — мы должны осторожно перенести барона.

— Я сам отнесу отца, — Владимир хотел оттеснить доктора, но тот властным движением руки остановил его.

— Мы должны быть очень осторожны. Один вы не справитесь, Владимир. Позовите слуг!

Но на помощь уже бежали Никита и Григорий. По команде Штерна они подняли барона, стараясь держать его голову выше тела, и плавно понесли из зала в жилую часть особняка.

— Никита! Не спеши! Полегче, Григорий! — умолял их Владимир.

— Что с ним? Это сердечный приступ? — враз охрипшим и каким-то чужим голосом спросила Анна, когда доктор Штерн проходил мимо нее.

— Сейчас я ничего не могу сказать. Мне нужно осмотреть его в более спокойной обстановке.

— Можно я пойду с вами?

— Оставайтесь здесь! — отрезал услышавший ее Владимир.

— Я умоляю вас, можно я буду с ним?! — настаивала Анна. — Я могу помочь!

— Ты можешь помочь только одним — не мешай нам!

— Успокойтесь, господа! — доктор Штерн веско положил Владимиру руку на плечо. — Никто не войдет к барону, пока я его не осмотрю.

Когда барона вынесли из зала, озадаченные и встревоженные гости начали расходиться. И их уход скорее напоминал бегство — в полной тишине, оглядываясь по сторонам и с заметной поспешностью.

— Аня… — позвал Ренин.

— Миша! Ты.., вы здесь!.. Как, почему?!

— Вам надо успокоиться, — Репнин взял Анну под руку — Давайте уйдем отсюда. Мы подождем в библиотеке.

Барона между тем отнесли в спальню. Штерн велел открыть окно, и свежий вечерний воздух возымел свое благотворное действие — барон открыл глаза.

— Что со мной? — слабым, бесцветным голосом спросил он.

— Похоже, у вас опять сердечный приступ, — сказал Штерн, с трудом нащупывая точку пульса на его руке. — Хотя я до конца не уверен. Очень странные симптомы.

— Бог с ними, с симптомами… Володя… Где Володя?

— Володя ждет в кабинете. Примите лекарство, Иван Иванович. Вам нужен покой.

— Илья Петрович, не лукавь, — закашлялся барон. — У меня впереди — целая вечность покоя. Позови Володю. Я должен поговорить с ним.

— Потом.

— Потом будет поздно. Ты же знаешь. Я должен поговорить с сыном.

Штерн покачал головой, но не решился перечить умирающему. Он вышел и вызвал из кабинета Владимира.

— Как он? — бросился к нему тот.

— Отец хочет вас видеть.

— Он так плох?

— Владимир, не спрашивайте меня ни о чем. Но вам, я думаю, стоит поторопиться.

После этих слов лицо Владимира побелело, и он опрометью бросился прочь из кабинета.

— Отец! — Корф упал на колени перед постелью, на которую возложили отца, и замер, боясь посмотреть на него.

— Володя… Ты вдруг оробел? Еще утром помнится, дерзил мне.

— Я должен был держать себя в руках, прости меня.

— Я в молодости тоже был вспыльчив и упрям… — барон слабой рукой указал на стену напротив постели.

— Мои медали… — разглядел Владимир.

— Ты удивлен? А ведь я храню…Трофейное оружие на стене — все, что ты мне присылал.

— Я хотел, чтобы ты всегда гордился мной!

— А я всегда гордился тобой. Жаль, что редко говорил тебе об этом. Мы оба с тобой умеем скрывать свои чувства, не правда ли?

— Почему нам понадобилось столько лет, чтобы сказать друг другу эти слова, папа?