Крепостной остывающих мест

…тем летом, потеряв работу, я

почти не огорчился, полагая

заняться творчеством: за письменным столом,

что твой Толстой в усадьбе, скоротать

хоть год, хоть два, понаслаждаться тихим

жильём, покуривая на балконе

и созерцая свой домашний город —

двух-, трехэтажный, с задними дворами,

засаженными мятой и жасмином.

Какое там! На третий день внезапно

какие-то поганцы по соседству

затеяли строительство – орут,

долбят скалистый грунт, с семи утра

до сумерек.

                  Грязь, пыль. Глухой стеною

в желтушном силикатном кирпиче

закрыли вид из окон. Повредили

столетний клён, который поутру

развесистыми ветками меня

приветствовал.

                   Беда, друзья, беда.

И улетел в Москву я с облегченьем:

меня пустили в бывшую мою

квартиру, окружённую старинным

подковообразным зданием; лет шесть

тому назад его крутые парни

в разборках подожгли, да так и не

восстановили. Вот где тишина,

мечталось мне.

                    Но к моему приезду

соперники поладили, а может,

их всех перестреляли, – словом, дом

обрёл хозяина. На третий день

во двор заполз огромный экскаватор,

который, грохоча, с семи утра

ковшом вгрызался в каменную кладку,

обрушивал ржавеющие трубы

и балки полусгнившие крушил

до сумерек.

                    Кому-то это праздник —

а мне так жаль чужих ушедших лет,

жаль тех, кто в этом бывшем доме

варил борщи, листал свой Крокодил

да ссорился с соседями…

                                    Жена

звала к себе, в другой столичный город,

в квартиру, что рокочет даже ночью

от уличного шума. Что ж, привыкну,

подумал я. Не тут-то было – стройка

добралась и туда. Все здания окрест

в лесах, с семи утра бетон мешают

и буйствует отбойный молоток.

Не много ли случайных совпадений?

Зачем протяжный грохот разрушенья

за мной несётся по свету? Ужели,

чтоб снова я в незыблемости жизни

(в которой мы уверены с пелёнок) —

раскаялся?

Грохочет новый мир,

а старый, как и я, идёт на слом,

как тысячи миров, что на сегодня

остались лишь в руинах да на ломких

страницах книг о прошлогоднем снеге.

«не мудрствуй ни жить ни верстать не обучен…»

не мудрствуй ни жить ни верстать не обучен

не злись я освою навряд

разлуку играть среди зорких излучин

где влажные звёзды звенят

будь проще будь ласковый морок для ближних

бесценная тень и вообще

любой собутыльник небрежный булыжник

забывшийся в смертной праще

бензином весна и дорожкою скатерть

чин-чином прохладной виной

любой именинник пустой соискатель

любовница вербы ночной

лиловые тучки беззвездные ночки

хворал до сих пор не окреп

печальная женщина в белой сорочке

пекущая греческий хлеб

III

«месяц цинковый смотрит в окно…»