Читаем Крепостной остывающих мест полностью

Заснул барсук, вздыхает кочет,

во глубине воздушных руд

среди мерцанья белых точек

планеты синие плывут.

А на земле, на плоском блюде,

под волчий вой и кошкин мяв

спят одноразовые люди,

тюфяк соломенный примяв.

Один не дремлет стенька разин,

не пьющий спирта из горла,

поскольку свет шарообразен

и вся вселенная кругла.

Тончайший ум, отменный практик,

к дворянам он жестокосерд,

но в отношении галактик

неукоснительный эксперт.

Движимый нравственным законом

сквозь жизнь уверенно течёт,

в небесное вплывая лоно,

как некий древний звездочёт,

и шлёт ему святой георгий

привет со страшной высоты,

и замирает он в восторге:

аз есмь – конечно есть и ты!

Храпят бойцы, от ран страдая,

луна кровавая встаёт.

Цветёт рябина молодая

по берегам стерляжьих вод.

А мы, тоскуя от невроза,

не любим ратного труда

и благодарственные слёзы

лить разучились навсегда.

«…как чернеет на воздухе городском серебро невысокой пробы…»

…как чернеет на воздухе городском

                                               серебро невысокой пробы

и алеет грубый кумач на недорогих гробах —

                                   так настенное зеркало с трещиной

слишком громоздко, чтобы

                                         уместиться в помойный бак.

Говорят, отражения – от рождения – где-то копятся,

                      перепутаны правое с левым и с низом верх.

Зря ли жизнь, несравненная тварь, семенит, торопится,

       задыхаясь – поспеть на прощальный свой фейерверк

(или просто салют, по-нашему). Только в речную воду

      не заглядывай – утечёт, ни почина нет у неё, ни конца.

Хочешь выбросить зеркало —

                                 надо его разбить молотком, с исподу,

чтоб ненароком не увидеть собственного лица.

«Витязь, витязь, что же ты напрасно замер на скрещении дорог?..»

Витязь, витязь, что же ты напрасно

                   замер на скрещении дорог?

Сахар, соль, подсолнечное масло,

                                  плавленый сырок.

Фляжка с вмятиной, щербатый носик

                    чайника, о Ленине рассказ.

Град, где содержимое авосек

                              выставлено напоказ.

Город алый, где даётся даром

                         ткань – х/б, б/у – стиха,

и летят, и тлеют по бульварам

                         рыжих листьев вороха,

и восходят ввысь, клубами дыма

                 охватив Стромынку и Арбат…

Ну конечно, неисповедимы.

                               Кто же спорит, брат.

«„А вы, в треволненьях грядущего дня, возьмётесь ли вы умереть за меня?“…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэты 1820–1830-х годов. Том 2
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Константин Петрович Масальский , Лукьян Андреевич Якубович , Нестор Васильевич Кукольник , Николай Михайлович Сатин , Семён Егорович Раич

Поэзия / Стихи и поэзия