Крепостной Пушкина 2 (СИ)

Порадовать поэта не удалось. Степан взял за правило избегать часов традиционных визитов, всё равно в них не было для него проку, но тут подумал, что к больному если кто и явится, то не доберётся непосредственно до Пушкина, тогда как он будет допущен. Расчёт оправдался частично. Допущен-то он был, но вот Александр один не был. Не поднимаясь с кровати, Пушкин принимал весьма странную делегацию, состоящую из одних только женщин. Степану он обрадовался как другу.

— Вот он, спаситель мой, не только мой, но и всех нас! — Александр широко перекрестился. — Степан всем заправляет, не я! — после чего со вздохом облегчения откинулся на подушку.

— Здрасьте, здрасьте, — прошептал сын Афанасиевич, и, собравшись, представился уже как положено.

Четыре пары глаз уставились на него.

— Вот ты каков, Гвидон Салтанович. — произнесла обладающая властным высокомерным прищуром пожилая дама, очевидно не жалующаяся на отсутствие аппетита.

— Мне кажется, что он скорее Ратмир, чем Руслан. — добавила молодая дама, с чрезвычайно «живыми» глазами, старавшаяся придать себе холодное выражение. — В нем есть что-то порочное, как у рыцаря Буагильбера.

Третья дама ничего не сказала, разглядывая Степана как вещь.

Пушкин прокашлялся.

— Такое дело, Степан, мы совершили ошибку. — заметил поэт.

— Ошибку, Александр Сергеевич?

— Оплошность. Моя вина, не уследил. Видишь ли, старина, в нашем журнале совершенно не представлено творчество лучшей половины человечества. Потомки не простят нам этого. — поэт раскрыл глаза как мог широко и тайком показал кулак.

— Совершенно верно. — подтвердила «холодная» молодая дама со вспыхнувшим румянцем на щеках. — Я лично отправляла вам и стихи и прозу. Вы ничего не поместили в журнал.

— Простите великодушно, но…

— Зражеская, Александра Васильевна, — представилась дама и не думая добавить к словам хоть какое-то движение. В голове у сына Афанасиевича щёлкнуло и он всё понял.

Перед ним стояла женщина весьма необыкновенная. Русская Джейн Остин, по ехидному изречению Пушкина. Её творчество обсуждалось, недавно вышедший роман «Картины дружеских связей», собравший в себе подражание всем кому только можно, от Бальзака и вплоть до самого Пушкина (главная героиня творения звалась, конечно же, Татьяна), Степану показался скучным и неинтересным, отчего не прошёл в их журнал. Убедившись, что её проигнорировали, авторка и поэтка (именно так Александра Васильевна придумала себя называть, существенно опередив время, сама того не ведая) отправила несколько писем «русскому Архи-поэту», полных недоумения и плохо скрытой обиды. Но отправила она их Пушкину, который не забыл сообщить о том Степану, попросив написать ответ. А вот Степан забыл — дела-с, тут ещё какие-то авторки, прости Господи!

«Ой-ой-ой, косяк, — запаниковал сын Афанасиевич, — она ведь бешеная! Смутно припоминаю, кажется, она под конец жизни кукушкой поехала. А если и сейчас у дамочки фляга свистит? Опаснее медведя! Задерет и не заметит. Надо выкручиваться, шовинист.»

Стёпа рассыпался в комплиментах, изображая видом бурную радость от знакомства. Холодная леди немного оттаяла — виновник дурного её настроения, как оказалось, не стремился оскорбить и унизить, а просто оказался недотепой страдающим приступами идиотии.

— Признание ошибки есть первый шаг к её исправлению, Александра Васильевна, — тараторил Степан, — безусловно, вы достойны представительства в журнале, всё дело в ограниченном объёме и связанностью данными словами с иными авторами, ничуть не более значимыми (чаще даже менее!), чем вы, всё дело здесь чисто техническое, не более.

— Вы нам зубы-то не заговаривайте, молодой человек, — вмешалась одна из пожилых дам. — Скажите прямо, как вы загладите вину. Иначе — берегитесь.

Степан задумался. Краем глаза он продолжал фиксировать знаки подаваемые Александром, который добавил к демонстрации кулака вращение глазами, что было трудно переводимо и непонятно.

— Не будем пугать нашего Гвидона, дамы. Он кажется мне вполне искренним и полным раскаяния. — внезапно поддержала его властная женщина. — Уверена, он сделает всё возможное для своего прощения. Не так ли, молодой человек?

Степан согласно закивал, что да, мол, сделаю.

Лёд тронулся. Они разговорились. Некоторое время спустя Степан обнаружил себя в роли рассказчика о том как познакомился с государем. Затем, как посещал государыню и имел честь с нею беседовать. Дамы негромко восхищались. Вскоре Степан заметил, что хвастает. Затем, что откровенно привирает.

«Ложь во спасение, — подумал он, — разве нет?»