Крепостной Пушкина 2

В тот момент я очередной раз почувствовал себя неженкой. Оглядев лица этих спокойных людей, мощно работающих челюстями, вновь подумал о влиянии высокой естественной смертности на восприятие людьми мира. Что им война? Каждый из них успел похоронить немало родных, друзей и знакомых, скончавшихся от самых «обычных» вещей. Смерть здесь у каждого за плечом, но оттого и не пугает. Привыкли. Относятся философски равнодушно, как к простой неприятности, которая может случиться, а может и нет. Думать о плохом — путь к нервному расстройству, большинство думает о хорошем. В их понимании — о преимуществах, возможных получить от боевых действий. Орденах, наградах, а главное — об ускоренном продвижении по службе. Система, при которой каждый знает свою очерёдность, несла в себе и такое. Беспорочность службы измеряется в годах, во время войны можно скостить себе несколько лет.

— Вы смотрите как вольтерьянец, — разгадал мои мысли Маслов, — дескать, как нехорошо! Ради очередного чина человек готов идти лишать жизни ближнего своего! О, времена, о нравы! Или что-то подобное. Так ведь?

Я отрицательно замотал головой. Назвать меня вольтерьянцем!

— Никак не могу быть им, ваше высокоблагородие, не читал. Французскому не обучен.

— Прав, прав, вижу, что прав. — не поверил майор. — Но задумайтесь вот о чём. В армии много молодых, чьё состояние… оставляет желать лучшего. Родные помочь не могут, ибо сами нуждаются в поддержке. А жизнь идёт медленно, неповоротливо. Впереди — погоны товарищей. Как угодно служи, стань хоть образцовым офицером, но без фарта (он самодовольно погладил себе подбородок) не перескочить. И как в такой ситуации, например, жениться?

— Жениться?

— А вы как думали? Приходит очередной прапорщик в войско. Дело молодое, горячее. Не истукан каменный. Случается и любовь, романы. Только жить на что? Чем содержать семью? Нечем. Жалование? Смешно говорить. Кому он нужен, если не в гвардии? Родственники любой приличной невесты откажут.

— И что же делать?

— Ясное дело — расти. Идти в чинах. Уж простите меня, господа, — обратился он ко всем, — прямо скажу. Никому не нужен прапорщик. И поручики с капитанами не нужны. Нет, если знатного рода, или с состояньицем — дело другое, но много ли капитанов с деньгами? Всех имений — пара пистолетов, да колода карт. А человек живой, у него душа есть, он жизни хочет. Стать бы ему…подполковником! Всё разом изменится. Это уже положение. Это уже чин. Да и содержание совсем другое. В отставку выйдет — вот уже и полковник. Можно к барышне сватов засылать. Детишек рожать. Всё, всё совершенно изменится!

Офицеры тихонько согласно качали головами, поглядывая на меня с лёгким смущением. Мне же пришли мысли о странности устройства человеческого общества в котором нужно кого-то убить, чтобы затем завести детей, и я понял, что уже пьян. Вскоре под меня «подвели мину» и далее не помнил ничего внятно.

— Как вы, Степан Афанасиевич? — вошёл Кирилл Кириллович в предоставленную мне палатку.

— Голова болит, — жалобно проблеял я ему, — во рту словно эскадрон ночевал.

— Чур меня, чур, — с притворным испугом замахал тот руками, — не вздумайте такое остальным повторить. Мы ведь не кавалерия!

— А как нужно?

— Можно сказать «порох сперва отсырел, а потом взорвался». Надо бы вам поправиться, ваше сиятельство.

— Кккак вы меня назвали?

— А вы совсем не помните вчерашнего, да?

— От вашего участливого взгляда, ваше высокоблагородие, мне откровенно страшно.

— Вам бояться нечего, вы ведь своему другу государю императору нажалуетесь если вдруг что.

— Что — что?

— Совсем ничего не помните?

— Не все, но что-то не помню. Ах, не томите, Кирилл Кириллович, скажите, что я натворил?!

— Да ничего не натворили, — рассмеялся майор, — думал пошутить над вами по-доброму, но не стану. Очень уж вы вскинулись. Разве что…да, точно! Вы генерала требовали.

— Какого генерала?

— Выяснить не удалось. Просто, какого-то генерала. Кулаком по столу колотили и требовали вам генерала «подать сюда». Вы его за эполет кусать собирались, чем немало повеселили публику. Тех кто ещё был в разуме.

Он помог мне прийти в себя и вернуть доброе расположение духа, хотя я не увлекался.

— Добро пожаловать в мир живых, — подвёл он итог лечения, закрывая бутылку, — значит, мы договорились?

— Договорились, Кирилл Кириллович. — а что я мог ответить перед столь цепким пауком? Попутно отметил очередную деталь времени — мы ни о чем не договаривались конкретно, мне ближе были бы слова «поняли друг друга», не более. В представлении майора выглядело иначе — мы именно «договорились» и никак иначе. Отныне я и он заодно в вопросах дальнейшей судьбы нашего «шедевра».

— Прекрасно. Вы очень умный человек, Степан Афанасиевич, и далеко пойдёте. Да что я — уже пошли ого-го как! Но то лишь начало пути, если не будете отвергать дружеских советов. Не правда ли?

— Каких, например? — всё-таки я нахохлился.

— По ситуации. Дорога ложка к обеду, знаете ли. Пока могу вам посоветовать не кусать генералов за эполеты. Они это не любят.

Вот ехидна!

* * *