Крепостной Пушкина (СИ)

В отличие от мужа, тоже присутствовавшего, княгиня не проронила за ужином ни слова, но после десерта Петру было сказано, что её светлости гость пришёлся по нраву и она даёт ему своё благословение.

— Вы должны — нет, просто обязаны посетить Париж, Пётр Романович, — голос княгини был воркующим и мелодичным одновременно. — Я дам вам несколько писем, окажите любезность старухе, доставьте их.

Безобразов согласился, да и как он мог отказать? В Лондоне более ничего не задерживало, и он уехал бы на следующий же день, не помешай этому трагическое событие, описание которого в письме к его другу Пушкину десятки раз зачитывали вслух в салоне Долли Фикельмон.

Среди прочего в нём были такие строки:

«Должно быть, свет ещё не видывал более незадачливого негоцианта, чем я, дорогой друг. Стоило отнести деньги на эту хвалёную биржу, как Господь покарал мою самонадеянность и она, биржа, сгорела к чёртовой матери. Надеюсь, вы пропустите эти строки, если вздумаете прочесть письмо в присутствии известной нам обоим дамы, как и вообще кого-либо женского полу. Полтора века стояла биржа и ничего, а здесь... экая незадача!

Никто не знает, что произошло. Говорят, будто пожар начался от неисправной печи в кофейне Ллойда (эти англичане устраивают кофейни решительно везде), а дальше началось то, что навело меня на невольные мысли о частичном родстве англичан и русских. Другими словами — пожар оказался внезапным совершенно событием, к которому никто не был готов. Пожарные трубы или отсутствовали, или были неисправны. Шланг пожарной машины надорван, забит льдом и не работал. Сами пожарные (здесь родство с русскими закончилось, дорогой друг) категорически отказались идти в огонь без воды, пока им не пригрозили увольнением. Огонь распространялся быстро, очень быстро. Колокола играли „Боже, храни короля“, что меня насмешило — но, поразмыслив, я нашёл в этом определённый резон, поскольку монарх у англичан один — деньги. Их и спасали — вернее, пытались спасти. Огонь пережёг верёвки, и колокола рухнули, разбив входную арку, парой часов спустя развалилась и сама колокольня. Ущерб нанесён колоссальный. Погибли все королевские статуи — на которые всем было наплевать, откровенно говоря. Сгорела канцелярия лорда-мэра, до сих пор не нашли большую городскую печать. Уничтожены все архивы, от одного упоминания которых слёзы текут по лицам гордящихся бесстрастностью людей. Их можно понять — текущие договоры тоже сгорели, и каковы будут личные потери, остаётся лишь догадываться. Видели бы вы этих несчастных, отчаянно старающихся вынести хоть что-то! Кто волочил сейфы, кто сам нёс в огне охапки бумаг. Тяжёлое зрелище. Войска действовали плохо, с большой задержкой начав отсекать людей, — но слава им, иначе количество жертв могло бы стать очень большим. Достаточно сказать, что пламя виднелось за двадцать пять миль — это сорок вёрст по-нашему — и любоваться им можно было из самого Виндзора.

Больше всего поразили свиньи на улицах — и я не о нищих, а о настоящих свиньях. Откуда они только взялись? За те дни, что я изучал город (и прекрасный город, вынужден признать), не видел ни одной свиньи на улицах проживания чистой публики, то есть в центре. Но стоило начаться этому безобразию, как невесть откуда появились хрюкающие и визжащие создания, беспорядочно мечущиеся, всеми пинаемые, внёсшие свою лепту в общий хаос.

Наш посол, столь же любезный, сколь и добрый человек, слёг от волнения и печали. Не могу не отметить, что супруга его, напротив, проявила силу духа и, невзирая на недомогание, вела приём посетителей и отдавала визиты за мужа.

— Вот видите, Пётр Романович, — сказала мне эта удивительная женщина, чем оказала честь, — несчастье может случиться со всяким. Вы знаете, какой сигнал поднял Нельсон на своём флагмане, давая начало сражению при Трафальгаре?

Я отвечал, что, разумеется, знаю!

— Англия ждёт, что каждый исполнит свой долг, ваше сиятельство.

— Вы правы, — сказала она, — и мысль эта глубока в своей простоте. Действительно, что ещё может способствовать успеху государства, как не простое исполнение долга всяким человеком? То, что вы говорите, ужасно (я пересказал ей увиденное, ещё находясь в плену свежести впечатлений), но я возлагаю надежду на природное благоразумие англичан и что описанное вами помешательство, охватившее их, пройдёт. Быть может, это бедствие способствует тому даже более, чем что-либо другое. Как говорят у нас — не было бы счастья, да несчастье помогло.

По правде говоря, ей действительно нездоровится — её светлость намекнула, что, возможно, им придётся покинуть Лондон в более или менее обозримом будущем, так как туманный климат располагает к простудам и участившимся, по её словам, мигреням. Я же сделаю это немедленно и отправлюсь в Париж, как только завершу это письмо......»

Глава 24

В которой Степан вызывает Пушкина на откровенность