Крепы

Консервная банка, отброшенная ногой, с грохотом покатилась по шоссе, я проследила за ней глазами. Коричневая ржавая пустышка провалилась в туман, и тут же на ее месте — прежде чем увидеть, я ясно ощутила это — возникло что-то другое. Выплыла и приобрела очертания желтая милицейская машина с мигалкой. В обращенном ко мне взгляде старухи прочитывался вопрос.

— Я не знаю… — сказала я. — Но я чувствую… Я чувствую…

Как мне хотелось ей хоть что-нибудь объяснить! Вид у старухи был решительный, она, как маленькую дубинку, крутила в руке мокрый зонтик, готовясь к бою с невидимым ей противником.

— Не надо! — шепотом сказала я. — Не надо… Лучше я с ними поговорю!

— С кем? — удивилась старуха.

Желтая машина с мигалкой медленно настигала нашу машину. Услышав скрип и сопение, я повернулась к заднему стеклу. Оказывается, один из юных футболистов умудрился на ходу уцепиться за наш багажник. Лицо хулигана было довольным.

Он махнул грязной ручонкой. Я не успела вмешаться, и самодельный кастет ударил старуху в затылок. Старуха охнула и покачнулась. Я пятерней толкнула дурака, тот не удержался, соскочил.

— Правильно! — Знакомый хриплый шепот прозвучал с переднего сиденья. — Совершенно это ни к чему!

На переднем сиденье рядом с водителем, невидимая старухе, устроилась Антонина. Тут я уже ничего не могла изменить. Она протянула руку к горлу водителя.

III

Когда мы вышли из такси, я больше не путалась. Но память моя была явно не полной. Предыдущее воспоминание, такое ясное, будто все произошло только несколько часов назад, относилось, судя по всему, к далекому прошлому.

Заглянув в зеркальце машины, я подтвердила свою догадку. Женщине, отразившейся в нем, было никак не меньше тридцати, а я помнила себя только шестнадцатилетней. Со всею ясностью я помнила, как вечером лежала в своей постели, у себя дома. Я помнила, как закрыла книжку и протянула руку, чтобы погасить лампу, горящую над постелью… Следующее воспоминание относилось уже к сегодняшнему дню. Следующим пунктом я помнила склоняющееся ко мне лицо стюардессы и жестяной диск кондиционера, из которого лился холод… Самолет, белые прожектора над бетонным полем… Странная поездка в такси…

Я пыталась восстановить в памяти женское лицо. Она придушила нашего водителя и исчезла, чтобы через десять минут, когда машина уже вновь летела по городу, вдруг склониться ко мне с переднего сиденья. Она же была и в самолете, ее звали Антонина.

— Вы появились слишком рано… — сказала она, и в голосе будто прозвучала угроза. — Нам не нужны крепы.

— Крепы? — удивилась я.

— Вы не помните?

— Нет!

И ее тон, и весь ее облик раздражали меня. Она подумала немного, потом сказала:

— Мы лишили вас той внешности, с которой вы прибыли. — Я никак не могла определить, живая она или все-таки нет. — Мы лишили вас памяти. Вы же ничего не помните, и значит, у вас нет никаких планов на будущее.

Я кивнула. Мне очень хотелось прекратить разговор. Хотелось, чтобы она исчезла, чтобы оставила меня в покое. Я разглядывала тонкую руку, с силой сдавившую спинку сиденья, — именно эта рука вонзала в меня холодную сталь, именно эта рука кроила и переделывала мою плоть, и она же, вероятно, лишила меня памяти.

— Вы безопасны, — сказала она. — Пока безопасны. Но скоро вы можете понадобиться.

Я хотела спросить кому, но почему-то не спросила.

— Прошу простить нас за буффонаду. За весь этот разбой и погони… — немного другим тоном сказала она. — Сами знаете — дети, они любят побаловаться, и их не остановишь.

— И что дальше?

— А ничего. Какое-то время мы с вами не увидимся, но, когда возникнет необходимость, я пришлю детей.

«Почему она думает, что я знаю детей? Может быть, я работала воспитателем в саду, может быть, я была школьным учителем?.. Лучше пока никому не рассказывать о том, что я уже вспомнила, пусть будет полная амнезия. Если я ничего не помню, какой с меня спрос? Нужно выиграть время, — думала я, поднимаясь за старушкой по лестнице. — Нужно понять: что это за город, как я оказалась здесь? Кто посадил меня в самолет? Что вообще произошло в самолете? Кто такие крепы? Я же знаю… Нужно только вспомнить… Чем я занималась все эти годы?»

Моя старушка неожиданно остановилась перед одной из дверей. Задумавшись, я чуть не наскочила на нее. Нас, оказывается, ждали. В распахнутых дверях квартиры стоял старик — седовласый, могучий — и улыбался. Можно было сразу догадаться, что такая боевая старушка вряд ли коротает век в одиночестве. К костюму старика были приколоты начищенные ордена. Спина по-военному прямая, голос мягкий, уверенный.

— Герда Максимовна? — сказал он, галантно наклоняясь и целуя старухе руку. — Как долетели?

— Это мой полковник! — сказала старуха. — Егор Кузьмич. А это Анна.

Я кивнула. Единственное, на что я отважилась до сих пор, — это сообщить старухе свое имя.

— Просто Анна, — коротко глянув на меня, сказала старуха, — без имени, без фамилии.

Полковник склонил голову и поцеловал мне руку.

— Ничего не имею против!