Крепы

Ее просто трясло от холода, хотя было довольно тепло. Лицо ее кривилось, и я против всякой логики испытал к этой женщине жалость. В эту минуту я почти доверял ей.

— Командую здесь не я! Они сумасшедшие… — Она задыхалась и сыпала быстрыми словами, смысла которых я уже не мог разобрать. — Сигнала еще не было, но я уверена, новые крепы существуют… Разрыв неизбежен… Я думаю, это конец.

За дымом и грохотом я и не сразу заметил еще одну ракету. А когда увидел, она уже угасала в небе. Еще одна ракета — похоже, из бункера. В отличие от предыдущих, ракета была зеленой.

Кукла

I

Тимур с разбегу упал на пол, его ладони проехали по доскам. Секунду он не двигался, потом перевернулся и сразу сел. Он смотрел на меня.

— Ну что ты? — спросила я. Мастер не научил меня плакать, но мне очень хотелось заплакать в эту минуту. — Ну зачем ты сюда пришел?

Дверь осталась открыта. В проеме двери плавали черные клочья дыма, за их жирными зигзагами, не имеющими никакой формы и смысла, отчетливо наблюдались приготовления к атаке. Блестели направленные прямо на нас медные стволы. Суетились французы. Немецкие солдаты разматывали с больших катушек провод. Кажется, дом хотели обнести металлической изгородью. Сосредоточившись на будущем, я увидела, как через изгородь пропускают ток высокого напряжения. Совершенно безопасно для мертвых, даже приятно: электричество — вовсе не живое пламя и гибельно только для живых.

— Действительно! — сказал Алан, перезаряжая свою винтовку. С тех пор как мы вернулись в дом, это было первое сказанное им слово. Алан Маркович выглядел собранным. Сразу ясно: ни на что хорошее он не рассчитывает, но собирается драться до конца. — Действительно, Тимур, не нужно было тебе сюда… Мы с тобой им не нужны. Нам они ничего не сделают… Убивать нас опаснее, чем оставить живыми.

Тягучий хриплый звук похоронного марша и вообще вся эта кривоватая слепая процессия с гробом старухи во главе, движущаяся прямо сквозь строй марширующих боевиков и вовсе их не замечающая, показалась мне жалкой пародией на жизнь. Даже издали можно было разглядеть струйки тяжелого похмельного пота, обильно скатывающиеся по лицу нашего монтировщика, но, так же как и остальные, он ничего не видел.

Он будет теперь вспоминать случившееся здесь лишь как острый приступ белой горячки — все, кроме самого акта похорон. Он-то как раз спокойно уедет. Он никому здесь больше не нужен, хотя и явился в каком-то смысле лоцманом происходящего. Ведь именно за ним мы с Тимуром и притащились в деревню, а связь с будущим позволила комиссии как следует приготовиться к нашему приезду.

— Эльвира с ними? — обращаясь к Анне, спросила я.

Хотелось уязвить учительницу. Я знала, что она давно уже отправила Эльвиру обратно. Я чувствовала все раскаянье Анны, видела ее жуткий озноб, предвестник раздвоения, но теплые кусочки жевательной резинки, после предыдущей атаки заменившие изоляцию в моей груди, постоянно напоминали о себе и бесили меня. Анна даже не присела, так же как и Тимур, под шквальным орудийным огнем. Она влетела в дверь, но, тут же поднявшись, подперла спиной стену. Она все пыталась застегнуть дергающейся рукой верхнюю пуговицу своего красного плаща, а пуговицы-то давно уже и нет — потеряла.

— Эльвира давно дома… — сказала Анна. — В городе… В городе непорядок.

Кромвель, среагировав на эти слова — до того он прятался на шкафу, — спорхнул вниз, уселся на левое плечо Олега, вперился в учительницу черными бусинами глаз.

Разглядывая Анну, Алан Маркович спросил:

— Вообще, я не понимаю, почему она здесь?

— Она с нами, — объяснил Тимур.

— И давно она с нами?

— Насколько я понимаю, ее обманули. Ввели в заблуждение. Принудили под воздействием чужой воли идти против себя.

— В заблуждение?

— Да… — сказала Анна. — Я думала, все это во благо. Я думала, что пути живых и мертвых должны навсегда разойтись и единственный вариант… Новые крепы…

— Теперь вы тоже так думаете?

— Нет! Я не знаю.

Нужно было сказать, я хотела даже сказать, но все-таки не стала. Столько лет ни слова — почему же теперь я должна проговориться? Конечно, пути живых и мертвых разойдутся, конечно, это произойдет совсем уже скоро, и двести лет назад я знала: так будет; я чувствовала, когда это произойдет, не могла только с точностью назвать минуту. Зачем бояться естественного? Не стану я говорить им о неизбежном, если они так этого боятся. Пусть надеются до конца. А когда случится, им придется сразу приспосабливаться к новому миру, миру, где мертвые будут отделены от живых, а живые — от мертвых; к миру, в котором я буду вместе с Тимуром. Только бы он остался жив. И совсем не обязательно становиться для этого крепом. Потому что он — человек, а я — робот. Мы — исключение из правил. Все должны расставаться, а мы нет!

— Тот грузовик, что я видел час назад, вез мертвецов для оплодотворения этих костюмов? — спросил Тимур.

Анна покивала.