Крепы

— Да, свежий, — согласился невидимый Алану водитель. — Я прошу прощения, но сейчас мы ненадолго заедем в школу.

Алан почувствовал, как в нем поднимается раздражение. Он напряженно всматривался в пустые, залитые солнцем улицы. Ни одной машины, ни одного прохожего. Только в ушах шумела тишина и где-то в кронах проносящихся мимо деревьев — отдаленные птичьи голоса. Он напрягал глаза и слух, он массировал виски, цеплялся за ручку дверцы и через какое-то время все-таки ощутил: это было почти невесомо, но это витало в воздухе: слабые гудки автомобилей, шорох колес и какой-то живой, множащийся гул.

— Почему опять в школу? — стряхивая наваждение, поинтересовался он.

— Это другая школа, не та. Та, где мы были вчера, — это единственная в городе школа для живых детей, а эта — обычная средняя.

— Значит, мертвецов вы обучаете отдельно? — язвительно спросил Алан.

— Именно так, — вздохнула пустота над рулем. — К несчастью, очень нелегко совместить в одном учебном заведении и прошлое, и настоящее.

И действительно, школа оказалась пустой — совершенно стандартной, светлой и пустой. Только на грани слуха гудение в длинном коридоре. Потом, будто звонок, детские крики, топот многочисленных маленьких ног. Но, конечно, все это Алану Марковичу мерещилось. В остальном же эта школа выглядела гораздо естественнее предыдущей: затоптанные полы, в раздевалке — сломанная вешалка, в туалете — въевшийся в стены дым и окурки. Никаких дорогих учебных пособий, никаких ковров и никаких компьютеров.

Несмотря на раннее время, Алан Маркович чувствовал все возрастающую усталость. Он поднялся на второй этаж, Арина отстала. И опять ему показалось, что где-то очень далеко звенит звонок. За спиной хлопнула дверь, он повернулся.

Никого. Он стоял в пустом, ярко освещенном коридоре. Солнце в окна, на кабинетах таблички: «История», «География», «Биология». Осторожным движением он приоткрыл дверь в класс биологии. Пустота — ни учителя, ни учеников. Сквозняк тяжело колыхал большую цветную таблицу, висевшую на доске. И в этом пустом классе отчетливо и негромко прозвучал голос учителя:

— Можно садиться.

Грохнули парты. Алан Маркович увидел, как опустились их крышки.

— Ну… — сказал невидимый учитель, — кто подготовился? У нас сегодня, как видите, гости. Говорите честно, кто подготовился хорошо?

Алан медленно отступил назад. Он уже хотел закрыть дверь, когда голос Геннадия Виссарионовича громко спросил его в самое ухо:

— Ну, теперь-то вы что-нибудь поняли?

— Нет, не понял, — сквозь зубы выдавил Алан. — Ничего я не хочу у вас здесь понимать! — Тяжело ступая, он быстро спускался по лестнице. — Отстаньте от меня, отвяжитесь!

Он вышел из здания школы и забрался в машину на свое место.

«Это галлюцинации, галлюцинации, — повторял он про себя, как заклинание. — Галлюцинации! Меня отравили наркотиками…»

Больших трудов Арине стоило удержать улыбку, когда она смотрела на этого человека, забившегося на заднее сиденье. Он выглядел больным и напуганным. Он выглядел жалким, этот Алан Маркович Градов.

«Впрочем, его можно понять, — размышляла она, тоже забираясь в машину. — Зрячему всегда жаль слепца, красивому всегда жаль урода. — Она посмотрелась в зеркальце и слегка поправила свою прическу. — Он ведь не видит, бедненький, этих карнавальных толп и не слышит шума фонтанов».

— Поехали? — спросил Геннадий Виссарионович.

— Конечно, — кивнула Арина.

Она отчетливо услышала, как Алан Градов скрипнул зубами на своем заднем сиденье.

«Он не видит этих лошадей и экипажей. — Арина опять во все глаза смотрела на улицу. — Вот этого ехидного слуги на запятках не видит… Ах, какая рожа! Вон того бравого солдата без ноги, в форме Первой мировой, для него тоже не существует, и вот этой старушки в черной шали, и ее горячих пирожков…»

На всем пути город обеспечивал их машине зеленую улицу, но теперь, зажатая между телегой с зерном и матово поблескивающим «мерседесом», она все-таки остановилась. Покачиваясь, подошел нищий, заглянул в заднее окошко.

Нищий был одноглаз, и этот его единственный глаз буквально буравил сжавшегося на заднем сиденье Алана Марковича. Градов не видел нищего — он видел пустую улицу, улицу, перекрытую красным сигналом светофора.

«Вон яркая вывеска с зелеными буквами: „Арбузы и дыни только от Абрамовых“ — а для него она только тень на стене», — с грустью подумала Арина.

IV

Проснувшись накануне утром, Арина сказала себе: «Девочка, ты, кажется, угодила в рай!»

Не было хозяйки в халате, не было мальчика с забинтованным горлом. Среди книг все так же белели цветы. Сами цветы не пахли, но в распахнутую стеклянную дверь лоджии лился какой-то незнакомый свежий аромат. Над нею склонялось лицо сестры.

— Проснулась! Наконец-то! — Как когда-то в детстве, она стянула с Арины одеяло. — Доброе утро, малыш! Марш на кухню завтракать, только сперва не забудь умыться.

После завтрака Арина позвонила на завод.