Крещатик № 94 (2021)

Все возбуждены каким-то новым делом. Все уверены в своей правоте и нужности, и эта уверенность заражает своей искренней простотой. Здесь все знают, что нужно делать и наконец-то все нужны друг другу. Он чувствует это общее настроение и нарастающую тенденцию к объединению и невольно инстинктивно отстраняется от всех. В толпе он замечает своего приятеля-журналиста, политолога. Спрашивает о его впечатлениях, звучит слово революция. «Это не революция, – отвечает приятель, – это карнавал». Взрыв петарды, его шумно окликают. Он видит перед собой своего соседа, молодого парня, футбольного фаната. Этот настроен решительно. Короткие, резкие фразы, вера. Здесь он уже получил приказ. «Олег Глота, к сотнику», – парень рывком, не простившись, срывается с места и убегает к группе людей, которые неумело, неловко, ещё стесняясь друг друга, пытаются организовать строй. 28 декабря 2013. Суббота.

1

Олег Глота, вернувшись с фронта, несколько дней поил друзей нерядовым алкоголем под круглосуточным супермаркетом. «Нарядившись» до безоблачного состояния, он, смеясь и икая, рассказывал истории о пережитом. На пятые сутки такого времяпровождения Олег пришёл домой, заперся у себя в комнате, надел постиранную матерью военную форму, лёг на кровать, обложил себя иконами, заткнул уши наушниками, включив плеер на полную громкость и, сделав себе «золотой укол», т. е. смертельную инъекцию наркотического препарата – умер.

Как выяснилось позже, наркоманом Олег стал на войне. Соседи полушёпотом делились сплетнями о самоубийце и диких обстоятельствах его смерти.

На похоронах, когда из парадного вынесли гроб для последнего прощания, собралась большая толпа любопытных, подогретая всевозможными слухами. За формальным и искренним сочувствием родным Олега явно чувствовалось иное настроение. Многим хотелось посмотреть на лицо самоубийцы и на лицо его матери. Это желание было скорее непроизвольным. Люди всматривались в некую бесплотную тайну, оставшуюся от добровольно ушедшего из жизни человека. Стремлением заглянуть в это потустороннее особо явно проявилось у одного из сослуживцев покойного. Пожилой человек лет пятидесяти в новом, с иголочки, камуфляже настолько пристально вглядывался в окаменевшие черты мертвеца, что ему сделали замечание, на что он зло, матерно огрызнулся, но испугавшись собственной реакции, быстро отошёл от гроба и наблюдал за похоронами уже со стороны.

Владимир Лутковский смотрел на происходящее из-за кухонной занавески. Выйти на улицу или хотя бы на балкон он так и не решился. Непонятное чувство – смесь страха, вины и досады – удерживало его в квартире, хотя почти все соседи вышли проститься с Олегом.

Владимир давно знал Глоту, хоть и не был ему близким приятелем. Они были соседями по подъезду и не больше. Лутковский был на несколько лет старше Олега и в детстве у них были разные компании. Юность их развела окончательно, и друзьями они так и не стали, тем более что сферы их интересов не пересекались. Глота был страстным футбольным болельщиком и ходил тренироваться в «качалку». Лутковский интересовался исключительно гуманитарными дисциплинами и несмешливо презирал культуру тела. Тем не менее, соседские отношения молодые люди поддерживали, здоровались друг с другом, а также в случайных совместных перекурах обсуждали как локально-дворовые, так и мировые или национальные новости.

Сейчас, глядя на собравшихся людей, пытавшихся пробраться поближе к гробу, чтобы посмотреть на покойника, так скандально ушедшего из жизни, Володя подумал, что если вставить данный эпизод в повесть, которую он задумал, то, пожалуй, все сочтут это литературщиной и плохим вкусом автора. – «Однако это произошло», – пробормотал Лутковский.

Он зашёл в комнату и посмотрел на часы. Было без двух минут десять. Завыла похоронная музыка. Женский истерический плач дополнил эту акустическую какофонию. Володя закрыл балконную дверь и включил телевизор. Тут же затарахтел всегда жизнерадостный телеканал. Лутковский лёг, почти упал на диван. Взгляд его привычно упёрся в потолок. По потолку ползла крупная муха. Владимир закрыл глаза и сразу увидел перед собой жёлтое лицо покойника, на которое тут же уселась та же муха. Лутковский вздрогнул от этого видения и перевернулся на бок лицом к стене. Он подумал, что неплохо бы записать увиденное им только что, но какая-то сила сдержала его порыв. Лутковский остался лежать на диване. За стеной раздражённо заработала дрель.

Лутковскому Владимиру Александровичу шёл 35-й год. Он жил в Киеве, работал редактором в издательстве, но считал себя писателем. Впрочем, публикации в литературной периодике подтверждали перед интересующейся публикой его репутацию литератора.