– Почему так? Разве такое возможно в Швеции? Почему люди, которым доверяешь, которые помогают, вдруг оказываются… такими… Швеция ведь много сделала для детей войны…
– Для финских детей.
– И для таких, как ты.
– Нет. Не для евреев. Ты знаешь, сколько финских детей приняла Швеция?
– Много, по-моему, 50 тысяч или даже больше.
– Я читал, что 70 тысяч, но пусть 50. А еврейских детей в 39-м году пустили только 500.
– В сто раз меньше! – ахнула Айна. – Как?
– Так. Уже после Хрустальной ночи весь мир понял, что евреям опасно оставаться под властью Гитлера. Но никто не захотел нас пустить. Швеция согласилась временно принять только небольшое количество детей без родителей, считали, что потом мы все уедем.
Он замолчал, потому что Айна плакала уже навзрыд.
– Ну-ну, маленькая, успокойся. А что за брошюру дала твоя антисемитка?
– Какого-то Эйнара Оберга. Там написано, что евреи очень хитрые и хотят захватить весь мир. Неслучайно Гитлер пытался уничтожить их всех, и не только Гитлер. Что евреи очень опасные люди… глупости всякие.
Давид вдруг засмеялся каким-то нервным смехом. Он отпустил Айну, и она смотрела на него с недоумением.
– Скажи этой… бабушке, что надо газеты читать, – сказал он, успокоившись. – Из-за этого Оберга нынче есть специальный закон, запрещающий подстрекательство против этнических групп. Он так и называется «закон Оберга». И за распространение этих брошюр теперь можно получить приличный штраф.
– Правда, штраф? Как же ей сказать…
– Скажи, что показала брошюру в школе и получила выговор. И тебя спросили, откуда такая гадость, но ты не захотела ее выдавать.
– Выдавать? Её? – теперь Айна засмеялась, и успокоилась.
Снова они смеялись вместе.
Время приближалось к десяти вечера, когда Давид садился на велосипед. Холод пронизывал сильнее, чем утром, а он еще должен был отвезти гобой, который ему одолжил знакомый музыкант. Этот музыкант, гобоист из филармонического оркестра, сам предложил Давиду уроки, но пока Давид не решался. У него теперь совсем не было времени. Он и в типографии теперь подрабатывал реже, потому что хотел почаще видеть Айну. И деньги тратить на уроки пока не хотел.
Все эти годы в Швеции гобой был для него мечтой, сказочной музыкой детства, воспоминанием об отце. Он для того и пошел на музыкальное отделение народной школы. Но среди инструментов для обучения не было гобоя, и стоил он дорого. Давид выбрал кларнет, отчасти за внешнее сходство, отчасти потому, что на нем можно было играть и джаз, и классику. Однажды во время работы, при разборе новых иностранных книг, он наткнулся на методическое пособие по игре на гобое, и решил, что попробует сам. Ноты в библиотеке тоже были, благодаря нотам для гобоя он и познакомился с музыкантом из Сибири.
Сибирью называлась северо-восточная часть района Васастан. Говорят, когда-то это была дальняя нищая окраина, никто не хотел здесь селиться. Тут было холодно, одиноко и безлюдно, люди стали называть эту местность Сибирью. Еще говорят, что когда-то давно многие были вынуждены переезжать сюда из центральных районов, потому что там уже негде было жить, а здесь построили дешевое жилье для семей рабочих. Переезд сравнивали с русской ссылкой в Сибирь, хотя для большинства было счастьем получить маленькую, но свою квартирку с ватерклозетом и газовой плитой.
Гобоист жил в конце улицы Рослагсгатан, которая начиналась рядом, можно было ехать прямо по этой улице. Но Давид поехал в объезд, где не ходили трамваи, и было меньше шума. Обычно ему не мешал городской шум, но иногда, особенно когда он был расстроен или пытался найти выход из какой-то сложной ситуации, его начинал раздражать и грохот трамваев, и скрип тормозов, и свист извозчиков. А сейчас он был сильно расстроен. Хорошо, что он смог сдержаться при Айне, но ситуация была скверная. Получалось, что он ставил ее под удар: еще неизвестно, к чему приведет антисемитизм мерзкой старухи. Давид не умел сам себе объяснить, почему, но знал, что все проблемы Айны теперь касаются и его, а уж проблемы, вызванные им самим, тем более.
Рабочая Сибирь – не респектабельный Эстермальм: большие каменные дома соседствовали тут с лачугами, неоновые рекламы почти не встречались и даже уличные фонари были тусклее. Давид услышал крики и свисток полицейского. Слева, возле кабака, шла большая драка. Дерущихся не было видно в толпе, но удары и крики слышны были по всей улице. Он прибавил скорость и поспешил промчаться мимо.
В субботу после экзамена Айна прибежала домой и быстро убрала комнаты. В принципе, она могла не торопиться, завтра