Крещение

— Ложись! — Недокур сшиб с ног Охватова, который и вчера и сегодня как-то странно стал задумываться. И сейчас, не урони его Недокур, крышка бы лейтенанту, потому что выползший на берег бронетранспортер сыпанул из двух пулеметов, пули ощепали тополя и, словно кресало, высекли из брони танков гремучее искорье.

— Ты что, спросонья? — ругливо закричал Недокур на лейтенанта. Закричал не от злости, а из страха потерять командира, с которым, чуялось, делается что-то неладное. Из-за шума работающих моторов Охватов не расслышал слов, а понять понял товарища и, чтобы смягчить его, улыбкой указал на башню танка, где неярко растеклись суриковые буквы. На Недокура они не произвели никакого впечатления: он озабоченно шмыгал своими рысьими глазами по танку, искал, где сподручнее обротать броню.

Фашистский бронетранспортер, не чуя опасности, самоуверенно и ползуче выскребся на плешивое, выбитое скотом угорье, и тут танки дуплетом ахнули по хилой машине — поставили ее на дыбы, опрокинули, подожгли. Уцелевшие немцы метнулись к берегу под мост, сбегавшие с насыпи тоже сунулись туда, и наши пулеметы растянули их на мокрых и ослизлых камнях. Взбаламученная вода вынесла из-под моста несколько трупов.

— Вот это война! Вот это война! — выхаживал на броне танка сапожищами очумевший от радости Недокур.

— Тебя что, к теще занесло? Эй ты! — высунулся танкист из люка. — Чего ты тут раскопытился? И вообще, кто разрешил залезать?

— Давай, давай! — весело заорал Недокур. — Вези знай, потом гордиться станешь — разведчиков вез. Кто это у вас придумал? — Недокур похлопал ладонью по красным буквам на башенной броне и махнул рукой: — Пентюх, ни хрена не слышит! — Потом закричал Охватову под самое ухо, кивая на чумазого и оглохшего танкиста — Смотри ты, в железо запаяны, а вишь как рыдательно придумали: «Уралочка»!

Танки вышли из укрытия и, обдав сидящих на броне пехотинцев смрадом горелого масла и теплой пыли, покатились мимо школы с переломанными рамами, изодранной на крыше жестью и широким крыльцом, засыпанным ребячьими книжками, картами и бумажками.
«Ничего, — подумал Охватов, глядя на рассыпанные бумаги, — скоро здесь все будет как прежде. Будет скоро».
Запавшие за насыпью немцы окатили уходящие тапки из пулеметов, и Охватов, державшийся за приваренную к башне скобу, вдруг опустился на нее и сполз на горячее жалюзи. Недокур подхватил его, потащил к башне. А Охватова уже ознобно трясло — он обронил пилотку и автомат, ломая ногти, судорожно скреб железо и белыми, расширенными от испуга глазами беспомощно глядел на Недокура. Тот говорил что-то с бабьим причитанием, вероятно упрашивал лейтенанта терпеть и крепиться. Между тем танк мотало из стороны в сторону, хищно хрустели и лязгали его гусеницы, и Охватов понял, что долго ему на броне не удержаться. Но Недокур с помощью солдата все-таки изловчился и своим ремнем привязал лейтенанта к скобе. Успокоился. У Охватова были разорваны пулями голенища сапог, а из рваной кирзы на железо частыми каплями текла кровь. На жирном мазуте кровь была скудной и черной.

— Царапнуло небось, вон и крови-то нету, — повеселел Недокур. — Ерунда всего-то, держись давай. Держись. — На улыбку товарища повинно улыбнулся и Охватов — бледное лицо его все сбежалось в морщины, сделалось неузнаваемо старческим, выжатым. Совсем неприметно эта линючая улыбка его перешла в болезненную гримасу.